Удав и гадюка - [58]

— Вицеллий поил тебя Белой Розой? — снова неверяще задал вопрос Илла.

— Да.

— И как же ты выжил?

— Он давал сначала по маленькой дозе, на кончике ногтя. Но и от этого, приняв кровь, я блевал в кустах белой пеной и испытывал сильные рези во всем теле на протяжении нескольких дней.

— А язвы, язвы были? — вмешался осторожно Дигоро, изнывая от ученого любопытства.

Что мог ответить Юлиан? Что поначалу его тело съедали язвы с гноем и струпьями, и безо всяких шансов он погибал день за днем? И что лишь благодаря тому, что сущность Старейшины начала предпринимать какие-то попытки приспособиться к этой смертельной отраве, стала появляться некоторая невосприимчивость? К Белой Розе невозможно было получить иммунитет по одной простой причине — она была слишком ядовита для смертного, не способного раз за разом восставать из мертвых и исцеляться. И даже порошок на кончике ногтя запускал в обычном теле смертельную цепную реакцию, безо всякой возможности остановить ее.

— Да, были язвы.

— И как Алый Змей боролся с ними? Чем он смазывал твои язвы?

— Он… — Юлиан вспомнил пронзительный и издевательский смех склонившегося над ним учителя и сказал правду. — Ничем. Наблюдал, смеялся и записывал сроки, когда они затянутся. Когда яд переставал действовать, то отец увеличивал дозу, чтобы тело снова ответило мгновенной реакцией, пусть и в ослабленной форме. Так продолжалось порядка двадцати лет. Сейчас мне не опасна Белая Роза, в разумных пределах, конечно же.

— Хозяин, — обратился к задумчивому Илле веномансер. — В доме, где жил Алый Змей, могли остаться следы яда и записи, его исследовательские труды. В Ученом Приюте даже малейший намек на разгадку Белой Розы примут, как божественную весть!

— Нет, Дигоро, мысль хоть и верна, но пуста. Вицеллий не собирался возвращаться в особняк Харинфа, поэтому взял все с собой, — Илла Ралмантон почесал костлявыми пальцами щетину на худом лице. — Когда он пересек границы Дюльмелии, за Пальцем Густы, то встретился ночью с человеком, которому передал по договору все исследования. Вицеллий продал свой труд иноземным наемникам, с которыми очень долго списывался из Ноэля.

Дигоро от такой новости, кажется, сделалось дурно — вампир беззвучно вскрикнул и стал вытирать рукавом пот с бледного лица. Шутка ли, что известный ученый-веномансер продал кому-то свои труды, раскрыв секрет самого опасного на Юге яда? Имея на руках эту смертоносную отраву, с Белой Розой можно, обходя умелых веномансеров с чутким носом, отравить даже короля.

В свою очередь, Юлиан по сказанному Иллой Ралмантоном догадался, что старик Вицеллий каким-то образом обманул Советника и смог вложить тому в голову, что веномансер был замешан в покушениях и общении с наемными гильдиями. К тому же, никаких таких трудов с записанными секретами Белой Розы не существовало и в помине, ибо Алый Змей был слишком скрытен и бережно прятал состав в самом надежном месте — в своей памяти. Да и после Пальца Густы Вицеллий ни разу не покинул Юлиана, так что возможности что-либо передать у него и вовсе отсутствовали.

Единственное, чего не понимал Юлиан, так это зачем учителю понадобилось ценой своей жизни сначала подставлять графа под виселицу, а потом спасать его же, обеспечивая надежную и лживую историю.

— Мой отец с кем-то встречался? Расскажите, пожалуйста, я не знал об этом… — Юлиан предпринял попытку узнать, что же сообщил под пытками Консулу Вицеллий.

— Тебе не давали право голоса, раб. Знай свое место, — холодно отрезал Илла Ралмантон, затем взглянул на напряженного Дигоро и доселе безмолвного пышнотелого мага. — Дигоро, этот раб теперь будет исполнять обязанности второго веномансера.

Внутри радостного Юлиана затеплилась надежда на побег, и он, склонив голову, отошел по приказу стражника в угол, где простоял несколько часов. Илла тут же забыл о рабе, как и о всех окружающих, и, взяв книгу из рук ретивого слуги, провел весь вечер в чтении поэзии под музыку двух менестрелей. Его объемный черный шаперон делал белое болезненное лицо еще чахлее, а пышные одежды черного с золотым скрывали тощее тело. Казалось, что на софе сидит мертвый скелет из некрополя с живыми глазами, несущий на себе тяжелое бремя парчовых тканей да драгоценных металлов. Задумавшись, Илла Ралмантон перелистывал какую-то старую и потрепанную книгу поэта Либелло Лонейского, классика Эпохи Процветания из семнадцатого века.

Когда полная луна взошла над зимним Элегиаром, и укрытый ночью в приглушенном сиянии сильфовских светильников, казавшихся звездами, город забылся сном, Илла наконец-то поднялся и медленным шагом направился в спальню. И только тогда к Юлиану подошел Плешивый, один из рабов, и позвал за собой. Около восточных бараков, для домовых и охранных невольников, на опостылевшем для северянина заднем дворе стояли хозяйственные пристройки: прачечная, баня, подвалы, кладовые и сараи для хранения инвентаря. Всем этим пользовались исключительно домовые рабы, которых насчитывалось порядка четырех десятков. За полгода жизни в бараке на долю Юлиана выпала участь лишь скользить завистливыми взглядами по более ухоженным невольникам статусом выше, которые имели возможность нормально помыться, а не впятером в одной маленькой бадье.