Ударный рефлекс - [47]

Глава 19

Ни в одном другом крымском городе чванливая показуха и неприкрытая нищета не соседствуют так откровенно, как в Ялте. Роскошные коттеджи заслоняют собой убогие лачуги. Ржавые «Москвичи» катят по улицам вперемежку с лимузинами. А по вечерам в мусорных баках за фешенебельными ресторанами роются одинокие пенсионеры...

Несмотря на огромные деньги, вкладываемые в курорт, в Ялте немало заброшенных домов даже в самом центре, в трех минутах ходьбы от набережной. Дома эти производят пугающее впечатление: закопченные стены, черные глазницы выбитых окон, прохудившаяся кровля...

Один из таких домов, расположенных неподалеку от гостиницы «Таврида», и стал прибежищем Димы Ковалева. С первого взгляда могло показаться, что покинутое жилище, да еще с заколоченной дверью парадного – не лучшее местожительство для безногого инвалида. Не через окна же ему вовнутрь проникать! Да и с бытовыми удобствами ему, постоянно прикованному к «инвалидке», тяжеловато... Однако Митя, человек опытный, с первого взгляда оценил все преимущества этого дома перед другими местами.

Дом огорожен дощатым забором, за которым – мерзость запустения: сгнившая мебель, истлевшее тряпье, раскрошенный кирпич. Немного найдется любителей сюда лазить. Заколоченное парадное – не самое большое препятствие. Ведь вовнутрь можно проникать сквозь выдавленную дверь черного хода, спрятанную за густыми зарослями акации и потому совершенно незаметную для постороннего глаза. Для ночлега вполне годится небольшая теплая комнатка: кровати, правда, не наблюдается (владельцу инвалидной коляски какое-то время можно и без нее обойтись, проводя ночь на сиденье), зато есть стекла, журнальный столик и, что не менее ценно, действующий туалет со сливом и рукомойник.

Конечно, жизнь в заброшенном доме не сахар, но это все равно лучше, чем ночевать на скамеечке в Приморском парке, не говоря уже о милицейском приемнике-распределителе. Да и в плену у моджахедов, где Ковалев провел целых полгода, было гораздо хуже. А там, глядишь, и Оксана с Ильей объявятся. Не может такого быть, чтобы они о нем, Диме, не вспомнили!

Пока же ветеран северокавказских войн был вынужден нищенствовать на набережной. Достаточно лишь было встать на оживленном пятачке неподалеку от гостиницы «Ореанда» и положить на обрубки ног обувную коробку. Конечно же, сидеть в инвалидной коляске с коробкой на коленях было мучительно стыдно. Но другого выхода не было: как еще безногому человеку, без денег, документов и знакомых, выжить в чужом городе?..

...Майский воскресный день выдался пасмурным. По серому небу проплывали тяжелые низкие облака, волновалось море, разбрызгивая водяную пыль на асфальт набережной, ветер рвал из рук прохожих зонтики. Накрапывал дождик, загоняя редких путников в кафе, магазины и под арки домов. Близился вечер, и на набережную незаметно опускалась фиолетовая мгла.

Пересчитав подаяние и рассортировав мелочь по номиналам, Дмитрий неторопливо развернул коляску в сторону улицы Рузвельта и, ритмично двигая рычагами, покатил от «Ореанды». Оставаться на безлюдной набережной было делом бесперспективным: продрогнешь до костей, вымокнешь и ничего не получишь. Уж лучше в заброшенный дом. Отдохнуть, высушить вымокшую за день одежду, поужинать, в конце концов... Главное – не задаваться вопросом, что будет дальше. Рано или поздно все образуется. Не тот человек Илья, чтобы бросить своего армейского друга...

Доехав до гастронома, Ковалев обернулся – ему показалось, что его кто-то скрытно преследует. Развернул коляску вполоборота, окинул взором мокрый асфальт набережной... Ничего подозрительного: лишь рядом с «Артемидой» одиноко мокла под зонтиком у выносного лотка продавщица из гастронома, да на причале сидели несколько рыбаков с удочками. Дима купил хлеба, колбасы и минералки, осторожно подъехал на своей «инвалидке» к окну. За стеклом метрах в тридцати от гастронома маячила высокая фигура: широкие плечи, коротко стриженные светлые волосы... Вечерний полумрак и водяная взвесь не позволяли как следует рассмотреть лицо светловолосого. Ковалев вздрогнул: кажется, он уже видел этого человека на набережной, в тот самый день, когда ему впервые подали милостыню! Кажется, этот мужчина затем юркнул за газетный киоск, откуда продолжил наблюдение за ним. Парень отлично запомнил тогдашний взгляд соглядатая – колющий, цепкий и безжалостный. Неужели тот светловолосый вычислил его на набережной и теперь решил выследить?

Дима подкатил к продавщице, терпеливо дождался, когда она отпустит очередь покупателей.

– Извините, на набережной хулиганы, хотят мою коляску отобрать, – произнес он. – Можно, я из вашего магазина через черный ход выеду?

– Еще чего захотел, – процедила торговка. – Такого нищеброда только пусти в магазин – все товары в бытовке скоммуниздишь!

Ковалев проглотил обиду.

– Очень вас прошу, – дернул он кадыком. – Вопрос жизни и смерти!

– Так, Маресьев, или сам отсюда по-хорошему сваливаешь, или я сейчас охрану позову! – в голосе продавщицы зазвучали металлические нотки.

Делать было нечего. Выкатив на набережную, Дима поехал налево. Дождь превратился в ровную водяную взвесь, заполнившую ночное пространство над небом и берегом. Фонари теперь выглядели мутными желтыми одуванчиками с белесым искрением в сердцевине. Ковалев неторопливо остановил «инвалидку», достал бритвенное зеркальце, взглянул в отражение. Светловолосый стоял метрах в двадцати, делая вид, что изучает манекены в витрине. Парень понял: сейчас ни в коем случае нельзя выдавать своего волнения. А главное – нельзя дать понять этому подозрительному типу, что он, Дима, заметил слежку. Ковалев неторопливо катил по набережной, то и дело косясь на стекло витрин, чтобы определить, где теперь светловолосый. Тот немного отстал – видимо, считая, что в любой момент сумеет догнать несчастного инвалида-колясочника.