Удар шпаги - [81]

Покончив с ними, мы освободили индейцев, и все они, кроме старика, убежали в лес, продолжая пребывать под властью панического страха, чему мы нисколько не удивились. Что же касается старика, то мы осторожно положили его на землю и промыли ему раны, занявшись потом приготовлением грубой пищи. Всю ночь старик пролежал, словно в оцепенении, но на рассвете сознание вернулось к нему; он окликнул меня по-испански, предложив сесть рядом, и поведал мне удивительную историю. Насколько она правдива, Джереми, я пока не могу судить, однако с помощью Божией надеюсь вскоре это узнать.

— Слушай, белый человек, повергший в прах испанских собак, — сказал старик. — Я знаком с людьми твоего племени и знаю, как вы ненавидите этих подлых и лживых исчадий зла; поэтому я хочу вознаградить тебя за твои смелые и благородные дела, ибо боюсь, что в противном случае бесценные сокровища могут попасть в их недостойные руки, от чего да избавят нас всемогущие боги!

В голосе старика звучала странная горечь, а дикий блеск в его единственном глазу заставил меня заподозрить, не повлияли ли мучительные страдания на его разум; однако при слове «сокровища» я насторожил уши и придвинулся к нему поближе, поскольку голос его был слаб и силы его убывали с каждой минутой.

— Слушай, — продолжал он. — Я, лежащий здесь перед тобой, был воином великого народа, жившего в прекрасных белых городах, ныне разрушенных и сожженных. В моих жилах течет королевская кровь потомков Великого императора, которого убили эти трижды проклятые испанцы! Мое имя ничего для тебя не значит, а я должен торопиться: боги призывают меня к себе и пламя моей души угасает. Достаточно сказать, что я родился очень давно в маленьком городе среди диких гор, до которых испанцы не сумели добраться, и там я вырос и возмужал, и все мои соплеменники, уцелевшие и выжившие к тому времени, с надеждой взирали на меня, ожидая, что я изгоню прочь ненавистных захватчиков, восстановлю разрушенные храмы и верну в них изображения наших древних богов. И это вселяло в меня гордость, белый человек, и я мечтал поскорее достичь совершеннолетия, чтобы иметь возможность собрать сыновей мертвых воинов и повести их на битву, ибо в памяти моей хранились воспоминания очевидцев жестоких сражений на дамбах Теночтитлана и на равнине у озера[43]. Наконец, когда я стал мужчиной, старый жрец, в свое время с высот Теокалли посылавший проклятия на головы людей, закованных в сталь, и своими глазами видевший того, кто носил имя Кортес Разрушитель, взял меня за руку и по тайной тропе отвел к укрытому среди высоких гор храму, высеченному в скале. Здесь он показал мне бесценное сокровище, о котором я тебе говорил. Посреди храма на плоском камне стоял большой череп, мертвая голова Великого императора Монтесумы, отца нашего народа, и в его пустых глазницах при свете серебряного светильника тускло мерцали кровавым блеском два огромных рубина. Жрец долго молился, проливая слезы, а затем, положив обе ладони на череп, нажал секретную пружину, благодаря чему верхняя часть черепа откинулась на шарнирах, точно крышка шкатулки, и внутри нестерпимым блеском засияла радуга бесчисленных драгоценных камней, белых и желтых, красных и синих, зеленых и прозрачных, как лед на чистых горных реках. Я не удержался от восторженного возгласа при виде этого чудесного зрелища, но жрец строго призвал меня к молчанию, благословил и заставил поклясться именами великих Кетцалькоатля и Уицилопочтли[44], а также священным прахом наших королей, что я не обрету покоя, пока не изгоню из страны проклятых захватчиков или не погибну в бою. Затем он вручил мне бесценный череп, поместив его в испанский солдатский ранец, и произнес заклятие, согласно которому я должен буду умереть в страшных мучениях от рук людей, закованных в сталь, если позволю кому бы то ни было встать между собой и своим предназначением. И разве не осуществилось это пророчество, о белый человек? Но дай мне напиться, ибо силы меня покидают…

Я влил в него пинту красного вина, Джереми, почти утратив надежду на то, что он придет в себя; однако в его искалеченном и израненном теле таился могучий дух, и спустя несколько минут старик продолжил свое повествование, не разрешив приближаться к нему ни одной живой душе, кроме меня, и взяв с меня клятву не посвящать в эту тайну никого, кроме самых верных и надежных людей, да и то в случае крайней необходимости. Я сам удивляюсь, приятель, как мне удалось запомнить все эти странные имена, но тут мне в значительной степени помог наш общий знакомый, любитель подслушивать под дверью, который долгое время прожил среди индейцев и знал их древние обычаи и верования. Я не могу, конечно, дословно передать тебе слова старика, но смысл их заключался примерно в следующем:

— Итак, я дал клятву, и меня провозгласили королем над остатками некогда великого народа, и в течение многих дней в наших долинах звенело оружие и слышалась тяжелая поступь людей, собиравшихся под наши знамена; новость распространялась повсюду со скоростью степного пожара, и дикие обитатели гор спускались со своих заоблачных высот, чтобы присоединиться к нам, а отупевшие от безделья и ленивые испанцы ничего этого не замечали, ибо у нас были свои шпионы среди них и они нам обо всем докладывали. Пять из драгоценных камней я обменял на оружие, но жрец запретил мне даже прикасаться к двум огромным рубинам в глазницах черепа, пока я не взойду на трон великого Монтесумы.