Удар шпаги - [30]

При виде гибнущего судна мальчик-юнга громко заплакал, но грубый удар по затылку заставил его замолчать; по взгляду, брошенному шкипером на негодяя, совершившего это, я понял, что белокурый моряк был отцом мальчика.

Однако, сколь ни трагично было начало, худшее оказалось еще впереди, и я заметил, как норвежцы переглянулись с искаженными от ужаса лицами, когда по приказу Бартлоу несколько человек из команды «Огонька» перекинули через бульварк длинную доску и принялись закреплять ее конец на палубе. Что касается немца, то он, увидев это, завопил и запричитал, точно помешанный, и начал рвать на себе волосы, пока сильный удар по лицу его не утихомирил.

— Спокойно, ребята, не волнуйтесь! — пискливым голосом приговаривал Бартлоу с отвратительной ухмылкой на своей жирной физиономии. — Соблюдайте порядок и очередность! Как ты думаешь, Антонио, доска достаточно прямая? Ибо прямая линия, согласно Евклиду, есть кратчайший путь между двумя точками, и нам не следует утомлять наших гостей долгой прогулкой. Смотрите, какая толпа собралась поплясать на ней! Надеюсь, наш толстопузый приятель окажется не слишком тяжелым; впрочем, доска выглядит довольно прочной — не правда ли, капитан?

— При случае она выдержит даже тебя, — ответил Дизарт.

— Тогда, — сказал Бартлоу, — пригласите номер первый продемонстрировать свое искусство и, если потребуется стимул, Антонио, не откажи ему в этой услуге, как ты умеешь!

Антонио, смуглый кривоногий бандит с дьявольским лицом и желтым зубом, нависавшим над нижней губой, ухмыльнулся и похлопал ладонью по рукоятке ножа, торчавшего у него за поясом.

— Но вы же не собираетесь утопить этих людей! — в ужасе воскликнул я, обращаясь к капитану.

В ответ он усмехнулся и кивнул в сторону Бартлоу.

— Я не имею ничего общего с этим, — сказал он, пожав плечами. — Всеми делами на судне ведает наш досточтимый штурман.

От жестокой циничности чернобородого предводителя бандитской шайки мне стало дурно, и я почувствовал легкую тошноту и головокружение; однако я был не в силах ничего предпринять и просто стоял точно приклеенный, наблюдая за происходящим, сжав кулаки так, что ногти чуть не до крови впились в ладонь. События на палубе тем временем развивались с невообразимой быстротой.

— Мертвые не болтают, — сказал Бартлоу. — Готов ли номер первый, Антонио? Приятная прогулка, сэр, хоть и немного короткая: недель через шесть вы выплывете опять! — И я увидел, как одного из норвежцев подтолкнули к доске. Я зажмурил глаза и больше ничего не видел и не слышал, пока не раздались легкий всплеск и хриплый хохот команды. Так, оцепенев и зажмурясь, я насчитал три подобных всплеска, а затем послышались шум драки, вопли и проклятия. Я раскрыл глаза и увидел, что норвежский шкипер, которому удалось освободить одну руку, наносит направо и налево яростные удары по толпе негодяев, обступивших его сына. Антонио лежал навзничь на шкафуте; рот его превратился в кровавое месиво из размозженных губ, выбитых зубов и розовых пузырей слюны; поперек его тела неподвижно лежал ничком еще один бандит. При виде драки кровь взыграла во мне, и я с криком выхватил шпагу и бросился бы на помощь белокурому великану, если бы Саймон Гризейл не схватил меня сзади. В следующий миг мужественный норвежец обнял своего сына и прыгнул вместе с ним за борт, оставив команду «Огонька» сыпать проклятиями, негодовать и изливать свою досаду на немце, единственном оставшемся в живых. Я бы попытался спасти его, если бы мог, ибо невыносимо было слушать вопли и стенания бедняги, но Саймон держал меня крепко и настойчиво шептал мне на ухо, отговаривая от столь явного и бесполезного способа самоубийства, и я, признав его правоту, смирился. Немец, который до сих пор на коленях умолял о пощаде, внезапно смолк и поднялся на ноги; затем, неожиданно разбежавшись, он нанес Бартлоу сильный удар головой в живот, так, что злодей перегнулся пополам, а сам, вцепившись мертвой хваткой в одного из растерявшихся бандитов, подтащил его к бульварку и вместе с ним исчез за бортом.

Тут я уже не выдержал: едва отдавая себе отчет в своих действиях, я вырвался из цепких объятий Саймона и, крича и ругаясь словно помешанный, в ярости бросился на капитана. Однако тот, сделав шаг в сторону, ловко подставил мне ногу; я споткнулся об нее и упал, и, прежде чем успел подняться, четверо здоровенных молодчиков навалились на меня, не дав мне и пальцем пошевелить.

— Ай-ай-ай, дружок, как нехорошо! — с коротким смешком сказал Дизарт. — Мы ведь должны дать и Филу возможность немного позабавиться, не так ли? Хотя, клянусь святым Христофором, он на сей раз получил свою дозу сполна! Вон как визжит, точно недорезанная свинья! — Затем, обращаясь к людям, державшим меня, он добавил: — Отведите его на бак! И приставьте к нему охрану.

После того как я очутился под замком в своей крохотной каютке, у меня было время привести в порядок невообразимый сумбур мыслей и чувств, творившийся у меня в душе и в мозгу. Я постепенно, одну за одной, восстановил в памяти все жуткие картины, свидетелем которых мне довелось быть, и даже почувствовал некоторое утешение при воспоминании о том, как немец боднул Бартлоу, главного инициатора и зачинщика, насколько я мог судить, всей этой страшной экзекуции, поскольку Дизарт, подобно Пилату Понтийскому, «умыл руки», переложив ответственность за нее на своего толстого штурмана.