Удар шаровой молнии - [20]

– Да, кажется, дело серьезное, – подытожила Аида. – Ты в магазин не сходишь?

– А что такое?

– Я хочу на ужин утку с яблоками и хорошего вина.

– Да ты забудешь об этом сто раз! И опять вернешься под утро!

Не хотела она никуда уходить, пока в доме находилась невеста сына.

Патимат боялась оставлять их вдвоем. Но Аида настаивала на утке с яблоками, а фактически выставляла ее за дверь и не рассчитывала на скорое возвращение, потому что утку надо поискать, побегать по магазинам. В конце концов мачеха уступила. И уже выходя, посмотрела на падчерицу умоляющим взглядом и едва слышно, как будто сомневаясь в собственных словах, напомнила:

– Ты обещала немножко потерпеть… Ну да, потерпеть…

А разве она не сдержала обещания? Она терпела почти два часа. Почти два часа эта босячка не подавала признаков жизни. Что она делала там, в комнате брата, напичканной дорогим антиквариатом и редкими книгами? Что она вообще делает в ее квартире?

Комната Родиона не запиралась. И Аида не стала церемониться. Как только дверь за Патимат захлопнулась, она вихрем ворвалась туда и сказала коротко и ясно:

– Вон отсюда!

Алена в своем джинсовом, давно не стиранном сарафане сидела в кресле викторианской эпохи.

С первой же секунды Аида поняла, что босячка боится ее, что поджилки у поэтессы трясутся. Родя, наверное, рассказал ей о той ночи, когда сестра угрожала ему пистолетом.

– А вы знаете, Аида, мне ведь совсем-совсем некуда идти! – она говорила манерно, нараспев, как все поэтессы, подражая Белле Ахмадулиной. – Я полгода не платила за комнату и теперь вынуждена скрываться от своих хозяев. – У Алены была толстая русая коса и глаза необычного сиреневатого оттенка, рот совсем крохотный, а нос немного вздернутый и весь в веснушках. Руки вовсе не поэтические, а скорее рабоче-крестьянские, ладони широкие, пальцы короткие и толстые. Вообще, изящества в ней было маловато.

– Мне глубоко фиолетовы все ваши проблемы, – ухмыльнулась хозяйка пятикомнатной квартиры на Фурштадской. – Я просила Родиона, чтобы он вас больше сюда не приводил. И впредь не желаю вас здесь видеть.

Если бы Родька присутствовал при этой сцене, тот прежний Родька, увлеченный литературой, слегка насмешливый, он бы крикнул сестре: «Аидка, я знаю, в каком романе ты вычитала такое! Это же не твои слова! Фига!» И она бы не смогла больше сердиться, она бы обязательно засмеялась. Но от прежнего Родьки ничего не осталось, эта босячка превратила его в половую тряпку.

– Если бы вы меня узнали поближе, вы бы не стали так со мной разговаривать. Родя о вас очень высокого мнения. Говорил, что вы начитанны и знаете много языков…

– Послушайте, милочка, как бы я ни была начитанна, это не значит, что я вас должна кормить. Нахлебников и без вас хватает. Убирайтесь, и поскорее!

– Куда? Куда, Аида? – продекламировала поэтесса, и, если бы не испуг в ее расширенных зрачках, можно было подумать, что Алена присутствует на собственном творческом вечере, настолько привычно жеманно звучали ее слова.

Аиду передернуло. Она, всегда благосклонно относившаяся к женщинам, теперь возненавидела невесту брата еще больше.

– Выслушайте меня, – продолжала та, так и не поднявшись с кресла, – Родион еще ничего не знает, но вам как женщина женщине я скажу. У меня будет ребенок от вашего брата. – На ее лице застыла преглупейшая улыбка. Улыбка как бы говорила: «Ну, а теперь-то вы меня точно полюбите».

Аида задохнулась от гнева и растеряла все слова, Алена же, наоборот, нашла еще много слов:

– Родя так мечтает о ребенке! Он будет на седьмом небе от счастья! Этот сюрприз я готовлю к его дню рожденья. Родя по гороскопу Лев, я – Телец, а ребеночек будет Овном. По-моему, все здорово вышло. Это благое дело мы совершили в Екатеринбурге, когда жили в вашей квартире. Родя сделал мне подарок, серебряное колечко с сердоликом. На Урале это все стоит сущие пустяки, но он потратил на подарок последние деньги, и нам, смешно сказать, не хватало на хлеб, не то что на презервативы! С продажей квартиры пришлось поторопиться.

Слава богу, билеты на поезд он заранее приобрел, иначе пострадали бы ваши денежки…

– Заранее приобрел, – в недоумении повторила Аида, но Алена не обратила внимания на эти слова, потому что слушала только себя.

– Вы можете гордиться своим братом. Он ни копеечки не потратил из ваших денег, даже отказался в поезде брать постель. Представляете, целые сутки тряслись на голых полках? Он все твердил: «Привезу в целости и сохранности, и тогда сестренка подарит их нам». Это, конечно, не мое дело, но Родиону сейчас очень трудно, а будет еще трудней. Родина мама… (Ой, как смешно звучит!

Чуть ли не Родина-мать!) – Выметайтесь отсюда! – закричала Аида. – Не заставляйте меня применять силу!

– Как?.. Вы… – захлопала ресницами Алена. – Я ведь ношу под сердцем вашего племянника…

– Мне наплевать с высокой колокольни, кого вы там носите! – Она сделала резкое движение в сторону поэтессы, отчего та мигом покинула кресло викторианской эпохи.

– Не трогайте меня! Я сама соберусь! – Женщина забегала по комнате, в спешке запихивая в дорожную сумку свои вещи. Аида стояла, скрестив на груди руки, наблюдая, чтобы та не унесла из комнаты брата ничего лишнего.