Удар! Ещё удар!.. - [27]

Едва Валерий сел, мысли сразу вернулись к предстоящему. Да, послезавтра прыгуны вступят в бой.

Чем он кончится?

В этом году лучшим результатом Валерия было два метра двадцать два сантиметра. Не рекорд, но все-таки неплохо. Честно говоря, даже очень неплохо. Однако удастся ли сейчас повторить эти два двадцать два?

У Олимпиады свои законы. Каждый опытный спортсмен знает: олимпийские игры — состязание необычное. Здесь побеждает лишь особо сильный духом. Да, Олимпиада — это, в первую очередь, проверка стойкости, твердости, проверка характера. На изгиб и на излом.

Тренер поэтому не раз твердил Валерию, что у него — отличные шансы. Всем соперникам известно: Валерий не теряется при первой и даже второй неудачной попытке. Наоборот: неудачи как бы подхлестывают его. Именно в тот момент, когда все висит на волоске, когда слабый духом трепещет и теряет остатки самообладания, именно в эти страшные минуты Валерий умеет предельно собраться и вложить всего себя в третий, решающий прыжок.

Валерий задумался, даже не заметил, как к скамейке кто-то подошел.

— Хэлло, мистер Смольникоф! — вдруг услышал он.

Неподалеку стоял Дик Тювас, огромный, улыбающийся, и поднятой, вытянутой вперед рукой весело приветствовал его. Этот любимый жест древних римлян потом присвоили себе фашисты. А теперь им часто пользуются спортсмены.

Сколько ни встречался с Тювасом Валерий, тот всегда улыбался. Казалось, улыбка — такая же постоянная деталь его лица, как большие серые глаза или густые брови.

Был он длинноногий, высокий, как все прыгуны. Но в отличие от них — обычно тощих — Тювас был плотным и, похлопывая себя по животу, не раз весело сообщал окружающим:

— Восемьдесят шесть килограммов!

Солидный вес, однако, не помешал ему стать одним из лучших в мире прыгунов.

Тювас нравился Смольникову. Нравилась его вечная улыбка, его легкая дружеская манера вести разговор. И хотя они были, пожалуй, главными претендентами на золотую медаль, Смольников не чувствовал неприязни к Тювасу. Да, ничего не скажешь, — симпатичный парень. Такому и проиграть не обидно. Хотя… Брось, не лукавь… Проигрывать всегда несладко.

Они поговорили о том, о сем. Беседовать было трудно. Тювас знал по-русски всего несколько слов: «хорошо», «дайте, пожалуйста», «сколько стоит» и еще почему-то — «скатертью дорожка». Это последнее выражение он не очень точно понимал, но употреблял через каждые три-четыре фразы. И сам первый громко хохотал, обеими руками хлопая себя по бедрам.

Хорошо хоть Смольников немного знал английский. Сколько раз уже Валерий ругал себя, что в институте не налег на него как следует.

Так они и сидели на скамейке, беседуя. Недостающие слова заменялись улыбками и жестами. Но, в общем, они неплохо понимали друг друга.

— Приходи к нам на тренировку, — прощаясь, пригласил Валерий.

— О! Это есть хорошо! — воскликнул Тювас.

Потом смешно прищурился, сморщив свой крупный, как слива, нос.

— А тренер мне. — Он хлопнул ребром ладони себя по шее. — Нет? Не скажет — скатертью дорожка?

— Нет, нет! — засмеялся Валерий. — Приходи.

Тювас опять отсалютовал вытянутой рукой и ушел.

А Валерий подумал:

«Может, Григорию Денисовичу и впрямь не понравится мое приглашение?»

Он забеспокоился и стал разыскивать тренера.

— Вообще-то, — сказал Григорий Денисович, — не мешало бы наоборот: сперва со мной согласовать, а потом уж приглашать. — Он исподлобья оглядел Валерия. — Ну, раз уж позвал…

— Хороший парень, — как бы оправдываясь, пробормотал Валерий.

— Может, и хороший, — согласился тренер. — Но тебя-то к себе на тренировку не позвал? Так? Вот все они такие, хорошие. Свои секреты пуще глаза берегут.

Под вечер, в отведенное для советских прыгунов время, Тювас пришел в зал.

— Можно? — спросил он, стоя возле двери.

— Можно, можно! — Григорий Денисович пожал ему руку.

Дик Тювас быстро перезнакомился со всеми. И с прыгунами, и с врачом, и с массажистом. Впрочем, почти всех он уже знал: не раз встречались на состязаниях. Классных прыгунов не так-то уж много на планете.

На груди у Тюваса висел киноаппарат.

«Вот это уж зря», — подумал Смольников. Но ничего не сказал Дику.

Тренировка продолжалась. Григорий Денисович вел ее как всегда. Будто и не было в зале американца.

Дик немного понаблюдал, потом подошел к Смольникову.

— Там, за дверью, Рассел Смит, — смущенно сказал он. — Можно?

Валерий поднял брови. Вот это номер! Повернулся к тренеру. Как быть?

— Ну, раз уж пришел… — развел руками тот.

Тювас крикнул, и в зал вошел юноша-негр. В американской команде все прыгуны были негры. Только Тювас — белый.

У Смита на груди тоже болтался киноаппарат. Вскоре он нацелил объектив на Смольникова. Камера мягко застрекотала.

Григорий Денисович посмотрел на него. Хотел, видимо, что-то сказать. Но промолчал.

Камера продолжала негромко жужжать.

Из зала перешли на поле стадиона. Начались прыжки.

Гости пробыли до конца тренировки. А когда прощались, Тювас сказал:

— Завтра прошу к нам.

Смольников и Григорий Денисович переглянулись. Это в каком же смысле?

— В гости? — уточнил Смольников.

— Ага, в гости, — подтвердил Тювас. И, увидев разочарованные лица советских прыгунов, добавил: — На тренировку.