Удар! Ещё удар!.. - [12]

До начала оставалось еще несколько минут. Александр Александрович, не садясь за доску, посмотрел в зал. Там находилось человек двести: главным образом, пожилые, солидные мужчины. У некоторых в руках карманные шахматы.

«У нас на такой тур собралось бы несколько тысяч человек, — подумал Александр Александрович. — Теснились бы в вестибюле, в фойе. Даже на улице, у входа, пришлось бы поставить демонстрационные доски. Для не попавших в зал…»

Он снова осмотрел полупустые ряды. Странно, — он все еще не привык к этому — как мало молодежи! Неужели за границей юноши все поголовно предпочитают шахматам футбол и бокс? Похоже, что так… Или тут, на курорте, вообще мало молодежи?..

Началась игра.

Гроссмейстер Б. — уже немолодой (ровесник Александра Александровича) — сидел за столиком прямо, и глаза его сквозь выпуклые стекла очков смотрели холодно и строго, как у экзаменатора.

«И впрямь экзамен», — подумал Александр Александрович.

Быстро разыграли сицилианскую партию. До четырнадцатого хода дебют шел по хорошо известным образцам. Но тут Б., игравший черными, сделал непредвиденный ход, уводя партию с привычных путей.

Это был вызов, явный вызов. Ход был подозрительный, и, уж конечно, менее сильный, чем обычное в этом варианте продолжение. Но это был новый ход, неизученный, и за доской опровергнуть его было нелегко. А обычное продолжение вело к разменам и ничейной позиции.

«На выигрыш идет, — подумал Александр Александрович. — Черными. Прямо в дебюте. Рискованно. А впрочем, — он усмехнулся, — вполне логично! Конечно, с „хвостовым“ Б. не церемонится. Как же иначе?»

Эта уверенность чемпиона вдруг разозлила его. Выходит, Б. уже не считает его за настоящего соперника? Так, что ли? Не сомневается в успехе.

Б. спокойно прогуливался возле столика. Он рассчитывал, что несокрушимая воля к победе, которую он только что продемонстрировал, вызовет у противника растерянность, спад. Но, как это иногда случается, произошло обратное: Александр Александрович ожесточился, собрался в комок.

«Еще посмотрим, кто кого!» — зло решил он.

Над пятнадцатым ходом он думал 37 минут. Размышлял, весь уйдя в позицию, зажав уши руками, чтобы не отвлекал шум зала. Наконец щелкнул кнопкой часов.

«Еще посмотрим! Еще посмотрим!» — мысленно повторял Александр Александрович. Он чувствовал прилив хмельного боевого задора. Непонятная вялость, скованность, не дававшие ему развернуться весь этот турнир, словно исчезли. Глаза смотрели ясно и, казалось, проникали в глубь позиции. Сложные варианты рассчитывались легко и точно.

«Вероятно, вот это поэты и зовут „вдохновением“», — взволнованно подумал Александр Александрович, но возвышенное, пышное слово смутило его, и он иронически усмехнулся.

Оторвавшись от доски, он вдруг обнаружил, что вокруг его столика стоит целая группа участников. Тут же был и Игнат Михайлович. Взглянул в зал. Не увидел, а скорее почувствовал, что большинство зрителей следит за его партией.

Чтобы отвлечься, встал, подошел к соседнему столику. Голландский гроссмейстер играл с молодым чемпионом Ленинграда. Позиция у них упростилась, перешла в равный эндшпиль.

«Ничья», — подумал Александр Александрович.

Но долго изучать чужую партию он не мог. Щелкнула кнопка его часов, и он быстро вернулся за свой столик.

Странно! Б. перевел коня на ферзевый фланг. Неужели он не замечает, что на королевском назревает комбинационный разгром? Или сам Александр Александрович ошибается? Он снова пересчитал все варианты. Нет, кажется, он прав. Надо только сделать еще один подготовительный ход. И тогда, если Б. не примет срочных мер, последует жертва слона…

Александр Александрович передвинул пешку и нажал часы.

У него было такое ощущение, будто он заложил под чемпиона мину. Вот-вот она взорвется. И часовой механизм тикает, отсчитывая секунды…

В зале было тихо. Непривычно тихо. Обычно зрители оживленно разговаривали, обсуждали позиции, пили джин и пунш, кейфе и ликеры, закусывали. Сейчас было тихо. И эта тишина после привычного шума настораживала, пугала.

«Как во время блокады, — мелькнуло у Александра Александровича. — Дети спали под стук метронома. Но просыпались, если радио умолкало. Тишина. Значит, жди сигнала воздушной тревоги…»

Он снова углубился в позицию на доске.

И вдруг — только сейчас до него дошел смысл происходящего. Только сейчас он понял, почему умолк зал.

«Ну и номер! — Он так растерялся, что на какое-то мгновенье даже лишился способности размышлять. — Вот так номер, — бессмысленно повторял он про себя. — Вот это номер».

Чуть успокоившись, он изумился:

«Как же я раньше не сообразил? А впрочем, это так понятно. Ведь перед партией я и не мечтал о выигрыше. И вдруг все так круто изменилось. Что же теперь? Вот черт!»

Он неожиданно понял то, что уже давно сообразили не только все участники турнира, судьи и болельщики, но даже самые неискушенные из зрителей, сидящих в зале.

Проклятье! Ведь он, выиграв партию у Б., лишит его шансов на первое место. Он сам, своими руками, своей дурацкой победой обеспечит первое место голландцу. Ну и ну! Сам, как ребенка, за ручку выведет голландца в лидеры, повесит ему на грудь золотую медаль. И главное — сам откроет ему путь в чемпионы мира! И это сделает он, советский гроссмейстер?!