Удача близнецов - [72]

– Ну… она хоть не дура какая-нибудь? Не уродина? А то вот молодого Пиньятелли отец собрался женить на младшей дочке барона Делламаре, и бедняга Эдоардо третий день пьет от горя. Мало того что сеньорита Делламаре косоглазая, так еще и дура. Помнишь, что она на королевском приеме несла?

Оливио, конечно же, помнил. Потому что это был тот самый прием для представления наследников знатных фамилий, на котором Джамино впервые вышел в свет и принес королю присягу. Оливио, как старший в роду, представлял брата, и на том приеме хоть и был одет в парадный паладинский мундир, но выступал как опекун Джамино. И если первая часть этого приема, в которой юные аристократы представлялись королевской семье и приносили присягу, прошла хорошо, то вторая, когда молодежь была предоставлена сама себе, и в зале присутствовали только их старшие братья и сестры, ознаменовалась очень ярким выступлением этой самой сеньориты Делламаре. Девушка начала с того, что выпила полный бокал анконского игристого и тут же заявила, что желает осчастливить всех присутствующих романтической поэмой собственного сочинения. И хлопнула еще один бокал, а потом достала из кармашка свернутую свитком длинную бумажку, еще и ленточкой перевязанную, взобралась на стул и принялась читать. Сказать, что поэма была плохой – это очень приукрасить. Оливио хорошо разбирался в поэзии, даже слишком хорошо, и только унаследованная от матери кестальская выдержка помогла ему сохранять непроницаемое выражение на лице во время этой декламации. Он и Робертино, тоже там присутствовавший, да еще принц Леон – вот, пожалуй, и все, кто сумел остаться невозмутимыми. Остальные или сдавленно хихикали, или хватались за лица и качали головами, или смотрели на поэтессу с крайним недоумением. Правда, потом всё-таки ей поаплодировали, но только лишь из вежливости.

– Сеньорита Делламаре, конечно, несколько наивна и не очень умна, но, может, с возрастом это пройдет, – сказал Оливио. – К тому же после такого ее родители наверняка постараются серьезнее заняться ее образованием и воспитанием. А сама по себе она не так уж и плоха, и косоглазие у нее даже милое. Так что Эдоардо напрасно ударился в запой.

– Его тоже можно понять, – проворчал Джамино. – Ведь теперь все, кто узнаёт о предстоящем обручении, ту поэму вспоминают и тут же начинают шутки шутить.

Он съел еще одну конфету:

– Так что там с моей, м-м-м, кандидаткой?

– Как я уже говорил – я ее не видел. Прислал ее опекуну приглашение на наш бал для нее.

– Бал только через неделю, – вздохнул Джамино. – А можно на нее посмотреть пораньше?

Оливио тоже взял конфету и призадумался:

– Даже не знаю… Но, наверное, можно. Вот что, я сегодня поговорю с ее кузеном, может, он сумеет устроить как-нибудь неофициальную встречу.

– Да ты скажи хоть, как ее зовут и из какой она семьи, – Джамино взял третью конфету. – Не то чтоб это имело какое-то значение, понятно же. Но все-таки хочется знать.

– Она кестальянка, ее зовут Теа Фелипа, и по матери она Сальваро, – сказал Оливио. – А по отцу – домина Лопес.

Джамино уставился на него широко открытыми глазами:

– Сальваро?! Так она племянница короля?! О. По-моему, это слишком большая для нас честь. И что от нас хотят за такой союз?

– Полагаю, верности Короне, – Оливио пожал плечами. – И поддержки от тебя как члена Палаты донов. У Вальяверде ведь в парламенте двадцать голосов – за всех наших вассалов. Это немало.

– Заседать в парламенте я только через четыре года смогу, – Джамино махнул рукой. – Сейчас этими голосами всё равно Салина распоряжается. Хорошо. Не вижу ничего зазорного в том, чтоб поддерживать Сальваро... А почему, кстати, ее не было на том королевском приеме?

– Из-за траура, ее отец недавно умер, – пояснил Оливио. – Но траур уже окончен, и она может выходить в свет. Сейчас она, кстати, здесь, в Фартальезе, в резиденции Сальваро. Я разузнаю, можем ли мы как-нибудь вас познакомить до этого бала… и завтра тебе скажу.

Обещание Оливио выполнил в тот же вечер. Предложил Робертино помощь в проведении ревизии в его лекарской каморке, и тот с радостью поручил другу снимать банки и коробки с верхних полок. Оливио этим и занялся, заодно завел разговор о неофициальной встрече Теа и Джамино. Робертино задумался:

– М-м-м… театр?.. Нет, не подходит – посторонней публики много. А им бы познакомиться в спокойной обстановке. Ага. А давай завтра вечером в Старом парке? Часов в пять. У меня увольнительная на всю вторую половину дня, и ты у Манзони попроси такую же, он тебе вряд ли откажет.

Оливио усмехнулся:

– Да он с радостью мне ее выдаст. Он всё еще захаживает к мачехе, вряд ли уже для целительства, скорее просто ради взаимного удовольствия. И только обрадуется возможности провести с ней вечер наедине.

Так и сделали. Оливио приехал в особняк Вальяверде к четырем часам и сказал мачехе, что они с Джамино собираются гулять весь вечер. Та обрадовалась – Джудо Манзони уже прислал ей записку с предложением нанести визит и получил согласие. Она и так собиралась куда-нибудь сплавить Джамино на этот вечер. Не то чтоб она стеснялась, Джамино прекрасно знал и ничуть не возражал, что к ней иной раз захаживает любовник, к тому же этот любовник был посвященным Матери, и в глазах даже самых придирчивых плайясольских донов в этом ничего предосудительного не было. Но всё-таки каждый раз донья Кларисса старалась сына куда-нибудь услать.