Учитель из Меджибожа - [11]

А теперь вы себе представляете, как радовались в школе, когда наступал выходной день и веселый учитель отправлялся с ребятами на прогулку в соседний лес или же ехали в ближайший колхоз помогать собирать урожай. Сколько смеха, веселья было! Сколько детского задора, песен!

И каждая такая прогулка или выезд в село вспоминались как незабываемый праздник.

Так незаметно прошло два года. Школьники еще больше полюбили своего славного учителя, и всем верилось, что с этим человеком они не расстанутся долго-долго.

Время было тревожное, напряженное. Гитлеровские орды захватили Австрию, Чехословакию, затем обрушились на Польшу… Рядом полыхало зарево военного пожара. Танковые колонны гитлеровцев утюжили, терзали поля. Тяжелые бомбардировщики разрушали дотла польские города и села, невинная кровь лилась рекой.

Вблизи от наших границ хозяйничали немецко-фашистские палачи, и надо было готовиться к любым неожиданностям.

В октябре сорокового призвали на военную переподготовку молодого учителя. С невыразимой грустью провожали его ребята, надеясь, что ненадолго. Все верили: как только станет немножко спокойнее, добрый учитель вернется. В самом деле, как тут могут остаться без такого славного человека? К тому же подохнет скоро фашистская гадина, и снова мир воцарится на всей земле. Все твердо были убеждены в этом.

Расстались. Грустно стало на душе.

Как бы осиротела школа. Осиротело местечко.

Сердца наполнились тревогой, грустью…

Прибыл молодой учитель в свою часть, облачился в немудреный солдатский мундир. И его сразу вызвали в штаб, вручили большой пакет с пятью сургучными печатями, литер на железнодорожный билет, сумку с сухим пайком и приказали отправиться в Киев. Там по прибытии ему объяснят, что обязан делать.

Он даже не успел заехать домой, в Меджибож, проститься с матерью, сестрами, друзьями. Его ждала срочная дорога. Не успел и оглянуться, как уже сидел в набитом до отказа вагоне, смотрел, как быстро мелькают перед глазами телеграфные столбы, скошенные поля, пожелтевшие огороды, сады…

Ночь провел без сна. И не только потому, что в вагоне было очень тесно, душно и накурено. Главным образом по той причине, что народ ехал уж очень оживленный, возбужденный. Как-то все сразу перезнакомились, стали рассказывать о себе. В этих разговорах и спорах незаметно шло время.

Нащупывая каждый раз за пазухой свой пакет с сургучными печатями, который он должен был в целости и сохранности доставить туда, куда его направили, поддерживал разговор, острил, шутил, как обычно, и вскоре оказался в центре внимания.

В его купе собралось много людей, которые с завистью глядели на неугомонного солдата.

То, что молодой человек был с шевелюрой, а не со стриженой головой, как другие мобилизованные, спешившие в свои части, свидетельствовало, что это не обычный солдат, а просто еще не определившийся то ли офицер, то ли курсант… Он свободно и бойко отвечал на множество вопросов, волновавших соседей, а это свидетельствовало, что молодой человек не из простых… Искушенный парень!

Он был слегка возбужден, чрезмерно разговорчив, весел. Но все же точила его назойливая мысль: по какой причине так быстро, не дав осмотреться, его срочно отправили из части в столицу, да еще с каким-то важным пакетом!

Волнение усиливалось с приближением к Киеву, где он никогда еще не был. Тревожные думы уводили его далеко-далеко, куда только метнулось его воображение. Но под конец решил, что нечего ему так много думать. Он нынче не штатский человек, не сам себе хозяин, а солдат, и начальству положено за него думать; ему все скажут, когда найдут нужным. К тому же следует еще добраться по адресу, который не очень был для него ясен.

Он не заметил, да и все соседи не заметили, как настало утро и как первые солнечные лучи брызнули в окно, озарив золотистым сиянием усталые, сонные лица пассажиров.

Да, по всему было видно, что до столицы не так уж далеко и недолго осталось сидеть в этом оживленном, накуренном вагоне.

Впереди встреча, первая встреча с незнакомым городом, о котором он слышал столько хорошего. Беспокоило, правда, то, что в этом городе он никого не знал. И вдруг он вспомнил, что где-то там живет его дальний родственник, которого величают, кажется, Самуилом. Работает он на мебельной фабрике. И это его несколько обрадовало. Однако радость его длилась недолго — всего лишь несколько мгновений.

Хорошо, когда у тебя в таком большом городе, куда ты неожиданно едешь и никого не знаешь, вдруг оказывается дядюшка. Плохо лишь то, что представления не имеешь, где этот дядюшка живет — на какой улице, в каком доме— и как он тебя встретит. Это не Меджибож или Копайгород, где первый встречный житель тут же растолкует и объяснит. Это ведь столица, где живет какой-нибудь миллион человек, вот и поди узнай в этой неразберихе адрес твоего дяди. В самом деле, станешь похожим на Гершелэ из Острополья, который когда-то с мешком за плечами ходил по местечку в поисках вчерашнего дня…

И он ругал себя последними словами, что так опрометчиво поступил, не узнав у домашних точного адреса…

Прислонившись к стенке вагона, усталый, сонный, Илья Френкис вдруг задремал, позабыв обо всем. Не знал, сколько времени длился его неспокойный, тревожный сон. Проснулся от сильного толчка, громко зевнул, стараясь вспомнить, как сюда попал, куда его несет нечистая сила и что за усталые, сонные люди сидят вокруг.