Ученики, учителя - [50]

Спуск сменялся подъемом, они переходили вброд какие-то ручьи и речушки, лошадиные копыта проваливались в расщелины между камнями. Напряжение все нарастало, мышцы свело до бесчувствия. Николай, стиснув зубы, все сильнее прижимал ноги к бокам лошади и практически уже ничего не видел вокруг себя. Осталось, как обычно, одно ничем неистребимое упрямство, а неторопливо ехавший впереди Джордано все чаще останавливался и терпеливо ждал, пока Николай справится с лошадью и собой, но так ни разу и не предложил остановиться.

Только к полудню выбрались к побережью. Поднявшись по очередному склону, Джордано остановился, как обычно ожидая Николая. Тот подъехал и вначале просто тупо удивился тому, что они продолжают стоять. Тогда, оторвав голову от созерцания тропы под копытами, он увидел, что они остановились на краю открытой площадки — горы кончились. В просвете между деревьями, до самого горизонта расстилалось море. Солнце отражалось в воде мириадами бликов, бурые и зеленые пятна водорослей проступали в прозрачной воде, обломки скалы, должно быть, когда-то сорвавшейся вниз, просвечивали в глубине.

— Слазь! Здесь передохнем, — Джордано спустился на землю.

Николай несколько мгновений не двигался, потом попытался привстать и перекинуть ногу через седло. Джордано едва успел его подхватить.

Оказавшись на земле, Николай дернулся было освободиться от поддерживающих его рук, но голова кружилась, и он привалился к лошади.

— Не дури! Обопрись на меня, — Джордано помог ему усесться на камень, выступающий у отвесной стены, ограничивающей площадку.

— Спасибо, — Островский, не сдержавшись, с блаженством откинулся к прогретой солнцем скале, вытянул ноги, и тут же сжался, как от пощечины, от скользнувшей по губам Джордано усмешки.

— Я, кажется, таки не смогу дальше ехать, — виновато произнес он, подняв глаза на бессмертного.

— Это еще почему?

— Вся кожа, должно быть, растерта.

Джордано весело рассмеялся:

— Сними штаны!

— Зачем?

— Проверишь сохранность своей шкурки!

Николай недоуменно смотрел на бессмертного.

— Я тебе дело говорю. Заодно узнаешь, как быстро у тебя происходят процессы регенерации.

— Чего?

— Восстановления! Поспеши, а то вообще ничего не увидишь!

Сбросив брюки, Николай таки успел пронаблюдать, как глянцевая красная корочка посветлела и действительно обрела вид нормальной кожи.

— Не плохо, правда!? Расслабь мышцы и радуйся жизни.

— Ну, ты садист!

— А мне нравится, когда ты злишься. Забываешь выкать. А ноги натирать будешь еще не один день, наверное. Двигательные функции у нас тренируются почти как у обычных смертных. Я же говорил, что у тебя не мышцы, а тряпки. Ты ими сколько не пользовался? Вот теперь и расплачиваешься.

Николай встал и на все еще немного сведенных от напряжения ногах подошел к краю площадки. Долго стоял, смотрел на море.

— Как объяснили мое исчезновение?

— Я занимался тобой, агентуры в городе у меня нет. Так что этого я не знаю. Пока сообщений о твоей смерти нет.

— Если Рая пострадает, я тебя убью. Чего бы это мне ни стоило.

— Ладно, посмотрим, — Джордано усмехнулся. — Проблемы, наверное, будут, но, — он на минуту задумался, — в доме было достаточно много людей, совершить убийство никто не мог (а даже если бы и убил, то это почти акт милосердия), а уж зачем прятать труп — вообще не понятно. Я думаю, что компетентным органам не захочется раздувать скандал. Все-таки героический пролетарский писатель. Похоронят пустой гроб с почестями бригадного комиссара и дело с концом. И с барышней твоей все будет нормально.

— Нормально!?

— Послушай, успокойся. Проблемы у твоих близких были бы и без моего участия. Ведь не я сделал тебя потенциальным бессмертным. Я не знаю, что хуже — просто пропажа трупа, или некая чертовщина, происходящая с этим трупом.

— Что ты имеешь в виду?

Джордано вздохнул, подошел к обрыву и тоже посмотрел на море:

— Твой случай довольно сложно спрогнозировать. Это долго объяснять. Давай искупаемся, пообедаем, а потом я постараюсь рассказать все, что знаю.

Николай промолчал.

Привязав лошадей чуть ниже по тропинке, у просачивающейся сквозь камни воды, они налегке спустились к морю, перебрались через железную дорогу.

Море было удивительно спокойным, галька, нагретая солнцем, обжигала, и окружающий Николая мир был ирреально красив. Он ослеплял яркостью красок, оглушал шепотом моря, шелестом леса, ветер шумел в ушах. Этот мир, казалось, кричал: — «Живи! Радуйся жизни, забудь о прошлом!» И рядом был дух искуситель. Он смеялся над его прошлой жизнью, над страхом и непонятностью нового существования и звал за собой. Как сейчас, когда, сбежав со склона и сбросив рубаху и башмаки, кинулся в воду и, вынырнув метрах в двадцати и отряхнувшись, как собака, спросил с насмешкой:

— А плавать-то ты умеешь?!

Николай не удосужился ответить, просто последовал примеру итальяшки.

Они долго плыли вдаль от берега. Вода, вначале охладившая разгоряченное солнцем тело, оказалась теплой, пахла йодом и водорослями.

Джордано опять смеялся, что так не плавают даже собаки, и показывал, как двигать руками, ногами, как поворачивать голову, вдыхая воздух при следующем гребке. Вначале у Николая ничего не получалось, сбивалось дыхание, он хлебал горьковато-соленую воду, злился. Потом неожиданно почти получилось, он поймал ритм и минуту или две плыл, казалось, как положено. Дальше не хватило дыхания, он остановился и посмотрел на Джордано.