-- Младший лейтенант Юрий Никитин, -- продемонстрировал корочку незнакомец.
-- Очень приятно, -- сказал Калиненко, испытывая чувства прямо противоположные радостным.
-- Кем вам приходится Голицына Александра Валерьевна?
-- Законной женой.
Лейтенант смущенно потупился.
Калиненко отдернул кончик покрывала:
-- Присаживайтесь.
-- Спасибо, я так... Вы брюки наденьте.
Калиненко увидел футбольные трусы. Запрыгал по комнате, стараясь попасть ногой в штанину.
-- Голицына законная? -- уточнил лейтенант.
Раньше понятие возмездия ассоциировалось у матроса с палубой корабля, разбитого бурей. Теперь с Юрой Никитиным.
-- Да.
-- А Бурлакова, уроженка Гомеля?
Хрупкая надежда, что лейтенант зашел попить чаю, разбилась.
-- И Бурлакова законная.
-- А две жены, -- констатировал Юра, -- есть признак анархии половых связей. Собирайтесь, внизу машина ждет.
-- Записку можно оставить?
-- Жене, что ли?
Калиненко согласно кивнул.
-- Какой именно? -- поинтересовался лейтенант, будто это имело значение.
-- Голицыной.
-- Интимностей не пишите, -- сказал Юра. И объяснил: -- Я прочесть обязан.
"Шурочка, -- накорябал завмаг, -- я уехал в срочную командировку. Обед приготовь сама. Твой муш -- объелся груш".
-- Муж через "ж" пишется, -- поправил Юра. -- Грамотей.
ЭПИЛОГ
Я много раз пытался досмотреть фильм "Падение Берлина". И ни разу моя попытка не увенчалась успехом. Я выдыхался под конец первой серии. Меня терзало сожаление, что вместо деда Адольфа играет другой актер. Справедливости ради надо заметить, актер хороший. Но дед мне по причине крови нравится больше.
1948-й был самым ужасным годом для деда. Его таскали на Лубянку. Интересовались Калиненко, Голицыной, Чиковани. Поскольку дед имел к ним прямое отношение, то возникала проблема соучастия. Бабушка, знавшая о гибели влюбленных, молчала. Дед так и не узнал, каким образом очутился Калиненко возле театра. Очная ставка с Юрой Никитиным не прояснила ему этого вопроса. Лейтенант держался с редким достоинством. Именно его упорство спасло деда. Впрочем, Юра и сам не понимал, при чем здесь худенький человечек маленького роста.
Я часто думаю, что Бог соблюдает справедливость на этой земле. Правда, это не всегда получается. В случае с дедом получилось. Спасибо. С другими бывало много хуже и за меньшие проступки.
Говорят, что, умирая, дед вдруг рассмеялся. Встревоженная мама склонилась над ним.
-- Таня, ты когда-нибудь пробовала гулять в ластах? -- спросил дед.
Остались фотографии. Деда плохо видно. На фотографов ему тоже невезло.
Его часто вспоминают мама и бабушка. Доказывая истину -- человек нужен только своим родным. А больше никому. Раньше эта мысль приводила меня в отчаяние. Я претендовал на внимание соседей по улице, имея в перспективе Америку и телевизионный экран.
Последнее время я думаю о деде. Человеке, который не добился славы. И отошел в сторонку. Когда родилась мама, вообще бросил театр. И больше не возвращался. Работал на радио, каким-то помощником режиссера.
Умер тихо. Безмемуарно. И Хрущев не топал на деда ногами. Потому как не догадывался о его существовании.
Он мне часто снится. Черты немного размыты, как на плохих фото. Что-то пытается сказать.
И я жалею, что у меня такой плохой слух.
