Учение и жизнь ранней церкви - [8]

ОБЩЕСТВО И МОРАЛЬ

Обращение и его причины

Много людей пришли в христианство из других религий, но трудно назвать главную причину их обращения. В 115 г. н. э. Иустин Мученик писал, что окружающих привлекали постоянство, терпение и цельность характера, присущие верующим («Апология», 2.16). Нет оснований ставить под сомнение его слова. Кроме того, чем худшие слухи распространялись о христианах, тем более ярким оставалось впечатление от личной встречи с ними, во время которой раскрывались их самые добрые черты. Тертуллиан считал, что обращением столь большого числа людей христианство обязано стойкости своих мучеников («Апология», 50.12–16), с чем согласен Иустин («Разговор с Трифоном иудеем», 110.3–4) и что подтверждается в ряде жизнеописаний великих святых. Однако когда речь заходит о самом Иустине, оказывается, что он пришел к вере путем размышлений об истине: вначале он изучал разные философские течения, из которых отдал предпочтение платонизму, затем читал Священное Писание и исследовал древние пророчества. Когда он понял, что предсказания о Мессии исполнились в Иисусе Христе, принятие новой веры оказалось естественным шагом. Не исключено, что этот рассказ частично вымышлен; в любом случае, интеллектуальное странствие никогда не было распространенной причиной обращения.

Философ Цельс, бывший одним из серьезных критиков христианства конца II века, осуждал малообразованных христиан, склоняющих к своей вере женщин и детей вопреки воле мужей, отцов или школьных учителей. «Домохозяйки ведут соседок, а малыши увлекают за собой товарищей по играм — и куда зовут? — в прядильную лавку, сапожную мастерскую или прачечную, где обещают научить совершенству. Самое смешное, что им верят» (цитируется Оригеном в «Против Цельса», 3.55). При всей едкости выражений Цельс прав в том, что часто женщины действительно обращались раньше мужчин (например, безымянная жена–мученица из «Апологии» Иустина, 2.2), а потом старались воспитать детей христианами (как Моника, мать Августина).

Некоторые принимали новую веру из благодарности за оказанную доброту или после чудесного исцеления, совершенного во имя христианского Бога. Еще одной причиной обращения мог быть страх суда, вселяемый проповедниками в души неверующих. Христиане утверждали, что совсем скоро все лжерелигии и идолопоклонники будут уничтожены рукой Бога Израилева. Когда Перпетуя и ее спутники вышли на арену к диким зверям, они сделали знак в сторону судей, посылающих их на мучительную смерть: «Вы — нас, Бог — вас» («Житие cв. Перпетуи», 18). Мы можем гадать, какой глагол имелся в виду — видеть? убить?, — однако для тогдашних зрителей вопроса не стояло, смысл жестов все поняли безошибочно, и мужество мучеников вызвало восхищение и страх.

Что же происходило, когда нехристианин по какой–либо причине начинал интересоваться новой верой? Если ему удавалось найти «школу» типа той, что была в Риме у Иустина, он начинал посещать занятия у христианских учителей («Житие cв. Иустина», 3). Рано или поздно ему начинали доверять настолько, что допускали на собрания верующих. Нередко такой чести приходилось ждать долго: христиане боялись тайных осведомителей. Вначале новообращенному присваивали звание «слушатель» (auditor) или «оглашенный» (catechumen), его имя записывалось в книгу рядом с именем «восприемника». При этом не делалось различий между мужчинами, женщинами и детьми, хотя самые маленькие, конечно, зависели от родителей и опекунов. Теперь новообращенный мог посещать некоторые собрания. Единообразия не было, и во всех общинах устанавливались свои правила.

В самые ранние времена крещение проводили сразу же после того, как человек покаялся и уверовал, например, в Деян. 2:41 иудеи крестились, приняв слово благовестника (хотя не очевидно, что обряд проводился именно в день проповеди, а не позже), и то же было с язычниками в Деян. 8:35–38 и 16:30–33. Однако с уходом апостольской эпохи подобные случаи становятся все более редкими, да и сами апостолы начинают вводить правила для новообращенных, как это делает Павел в 1 Фесс. 4:1–3. Постепенно увеличивается испытательный срок, в течение которого оглашенные готовились к крещению и принятию в полноправные члены общины. Надо отметить, что некрещеные слушатели все же считались христианами, им надлежало вести добродетельную жизнь и при необходимости погибнуть за веру, при этом мученическая смерть во имя Господа приравнивалась к крещению.

От оглашенных требовалось обязательное посещение занятий, где изучалось «Дидахе» («Учение Двенадцати апостолов»). В первую очередь они запоминали свод нравственных норм «Два пути», который начинается словами: «Два пути есть, один к жизни, а другой к смерти, и разница между ними велика». Большая часть того, что следует далее, описывает путь жизни. Вначале говорится о необходимости любить Бога и ближнего и приводятся выдержки из Нагорной проповеди, после чего идет расширенное изложение последних пяти заповедей Десятисловия. Путь смерти представлен в виде длинного списка разнообразных грехов и пороков.

Желающему принять крещение нравственные правила нужно было знать наизусть (так сказано в «Дидахе», 7). Отличительной чертой обучения являлось полное отсутствие богословских догматов. За образец, по всей видимости, брали новозаветные наставления в добродетели типа Мф. 5–7 и Рим. 12:3–21. Интересно, что «Два пути» почти дословно приводятся в Послании Варнавы, 18–20 как «путь света и путь тьмы», а также в ряде других христианских творений. Кроме того, в неполном виде они включены в документ, известный как «Закон» или «Наставление в праведности», который использовался иудейской сектой ессеев в Кумране и сохранился среди Свитков Мертвого моря. Этот факт наводит на мысль о происхождении «Двух путей» из среды иудеев–прозелитов. Итак, согласно «Дидахе», для крещения не требовалось догматическое знание, достаточно было выучить правила добродетельной жизни и следовать им. Однако не стоит спешить с выводом, что постулатами веры полностью пренебрегали. Ежедневные и евхаристические молитвы содержат немало сведений о раннецерковном учении, а то, что водное крещение совершалось во имя Отца и Сына и Святого Духа, говорит о глубоком понимании богословия уже на самых ранних этапах христианства («Дидахе», 7–10).