Учение и ритуал высшей магии. Том 2 - [4]

Далее последовало невежество средних веков, противопоставившее святых и девственниц богам, божествам и нимфам; глубокий смысл тайн эллинов был доступен менее, чем когда бы то ни было; Греция не только растеряла традиции своих древних культов, но отделилась от латинской церкви, и, таким образом, для глаз латинян стали недоступны греческие письмена, а для глаз греков — латинские. Надпись на Кресте Спасителя совершенно стерлась, и остались лишь таинственные начальные буквы.

Но когда наука и философия, примирившись с верой, объединят все разнообразные символы, тогда в памяти людей восстановятся великолепные старинные обряды, свидетельствующие о прогрессе человеческого разума в интуитивном постижении света Господнего. Но из всех форм прогресса наиболее великой будет та, которая, возвращая ключи Природы в руки науки, навсегда пленит отвратительный призрак Сатаны, и, объяснив все непонятные явления, разрушит империю пережитков и глупого легковерия.

Выполнению этой работы мы посвятили свою жизнь, и даже готовы отдать ее ради самых трудных и сложных исследований. Мы должны освободить алтари путем свержения идолов; мы желаем, чтобы человек разума снова стал жрецом и королем Природы, и мы должны сохранить при помощи толкования все образы всеобщего святилища.

Пророки говорили притчами, потому что восприятие провидца — это чувство гармонии или чувство всеобщих аналогий, оно всегда образно. Принятые дословно простонародьем, эти образы превратились в идолов или непостижимую тайну. Обобщенные и упорядоченные образы легли в основу символики. Таким образом, символика исходит от Бога, тем не менее, она может быть сформулирована людьми. Откровения сопровождали человечество на протяжении веков, трансформируясь в соответствии с человеческими склонностями, но всегда выражали все ту же истину.

Истинная религия одна: ее догмы просты, но охватывают абсолютно все. В то же время, огромное разнообразие символов превратилось в книгу девизов, обязательных для воспитания человеческого духа. Гармония внешней красоты и поэзия формы должны открыть Бога новоявленному человечеству; но вскоре Венера получила себе в соперницы Психею, и Психея очаровала Любовь. Вполне закономерным оказалось то, что культ формы вынужденно уступил место амбициозным мечтам, увенчавшим красноречивую мудрость Платона.

Так было подготовлено пришествие Христа; и это событие произошло, потому что мир ожидал его; и чтобы стать популярной, философия преобразовалась в веру. Освобожденный самой верой, человеческий мозг стал протестовать против школы, которая пыталась материализовать свои знамения, и деятельность римского католицизма была неумышленной подготовкой освобождения сознания и становления основ всеобщей ассоциации. Все это было естественным и нормальным развитием божественной жизни человечества; так как Бог — это Душа всех душ, тот недвижный Центр, к которому притягивается всё мыслящее.

Человеческий разум уже пережил свою утреннюю зарю; его день на подходе, а вслед за ним последует угасание; но Бог останется неизменным.

Жителям Земли кажется, что полное силы Солнце восходит утром, сияет в полную силу в полдень, а вечером, изнуренное, уходит на отдых. Несмотря на это, именно Земля вращается, в то Время как Солнце остается неподвижным. Следовательно, веря в человеческий прогресс и в неизменность Бога, свободный человек уважает религию в ее прошлых формах и поносит Юпитера не больше, чем Иегову. Он все еще приветствует блистательный образ Аполлона и обнаруживает его сходство с прославленным ликом воскресшего Спасителя. Он верит в великую миссию католической иерархии и находит удовлетворение в наблюдении за священниками средневековья, которые противопоставили религию абсолютной власти королей в виде контроля над последней; но он протестует вместе с революционными веками против рабства сознания, которое папская власть лишала воли. Он более рьяный протестант, чем Лютер, поскольку не верит даже в непогрешимость Аугсбургской Конфессии, и более рьяный католик, чем Папа, так как не боится, что религиозное единение будет разрушено недоброжелательством двора. Он больше верит в Бога, чем римские политики в идею объединения как средство спасения империи; он уважает древний возраст Церкви, но не боится, что она погибнет; он знает, что ее видимая смерть на самом деле окажется преобразованием и славным успением.

Автор этой книги чувствует, подобно восточным магам, потребность выйти вперед и узнать снова, что Божественный Учитель, чью колыбель они приветствовали, Великий Инициатор всех веков. Все Его враги были побеждены; все те, кто проклинал Его, умерли; а Он — бессмертен.

Завистники поднялись против Него, вдохновленные единым намерением; фанатики, объединившись, чтобы уничтожить Его; они короновали себя и объявили Его вне закона; они стали ханжами и обвинили Его; они назначили себя судьями и вынесли Ему смертный приговор; они превратились в палачей и казнили Его; они принудили Его выпить отвар болиголова; они распяли Его; они забросали Его камнями; они сожгли Его и развеяли Его пепел; а после они сотряслись от ужаса, когда Он восстал перед ними, стыдя их Своими ранами и рубцами. Они полагали, что убили Его в колыбели в Вифлееме, но Он оказался живым в Египте. Они повели Его на вершину горы, дабы низвергнуть; толпа мучителей окружила Его и уже торжествует, уверенная в Его гибели. Слышен плач: не плач ли это того, Кто стоит измученный на краю пропасти? Они бледнеют и переглядываются; а Он, спокойно и скорбно улыбаясь, проходит сквозь толпу и исчезает. Вот еще одна гора, которую они уже обагрили Его кровью! Вот Крест, могила и воины, охраняющие Его склеп. Безумцы! Склеп пуст, а Тот, Кого они охраняли как умершего, мирно шествует между двумя путешественниками по дороге в Эммаус. Где Он? Куда Он направляется?