Учение древней Церкви о собственности и милостыне - [96]
Не будем более подробно останавливаться на изложении взглядов св. Иоанна на общегуманные основания долга творить милостыню, так как эта сторона дела выступит яснее еще далее в изложении воззрений святителя на свойства милостыни. Теперь же обратимся к учению св. Иоанна о всеобщности долга творить милостыню.
Уже изложенное нами учение св. Иоанна Златоуста об основаниях долга творить милостыню и о побуждениях к ней заставляет предполагать, что св. отец усваивает долгу творить милостыню всеобщее значение. В самом деле, если заповедь творить милостыню есть заповедь Божия и, следовательно, выражение Божией воли[864]; если, далее, исполнение этой заповеди имеет такое значение в жизни христианина, что без милостыни нельзя войти в Царство Небесное[865]; то ясно, что долг творить милостыню есть долг общехристианский. Это одна сторона дела, и св. Иоанн со всей своей силой утверждает, что каждый должен и может творить милостыню. Но всеобщность этого долга в учении св. Иоанна имеет силу не только в отношении благотворящего, но и в отношении просящего, то есть св. Иоанн определенно и чрезвычайно выразительно, даже более того — поразительно ярко, подчеркивает долг давать всякому просящему, согласно заповеди Христа Спасителя: всякому просящему у тебя давай. Это, так сказать, другая сторона в понятии всеобщности долга творить милостыню, так же логически неизбежно вытекающая из основ учения святителя. Действительно, если заповедь Христа о помощи всякому просящему понимается св. отцом в буквальном смысле; если всякий нищий олицетворяется святителем с Христом нуждающимся; если, наконец, человек должен в деле милостыни прислушиваться к сострадательному голосу своего сердца, то ясно, что нужно давать всякому просящему. И св. отец не только утверждает это, но с удивительной смелостью мысли устраняет всевозможные возражения против такого понимания всеобщности долга давать всякому просящему.
Итак, прежде всего, каждый христианин обязан и может творить милостыню.
Когда св. Иоанн Златоуст постоянно проповедовал о милостыне, убеждал всех щедро благотворить, говорил о значении милостыни для спасения, то всегда мог у слушателей его возникнуть вопрос: какое же это отношение имеет к неимущим, к тем, которые сами вынуждены жить на выпрошенное подаяние? Как они могут спастись, если без милостыни нельзя войти в Царство Небесное, если нужно «купить небо», чтобы его наследовать? Проповедник нередко сам ставит эти вопросы и отвечает на них определенным указанием на то, что долг творить милостыню имеет всеобщее значение, что никакая бедность не может служить препятствием творить милостыню, и что ценность последней определяется не количеством жертвуемого, но настроением благотворителя, и даже денег вовсе не нужно для того, чтобы исполнить заповедь о милостыне. «Заповедь о милостыне, — говорит, например, св. отец, — относится не к богатым только, но и к бедным: когда бы кто питался, выпрашивая у других, и к нему относится эта заповедь, потому что нет, истинно нет ни одного такого бедняка, как бы он ни был беден, чтобы у него не нашлось две леп- ты[866]. Следовательно, можно и дающему из малого малое превзойти имеющих много и дающих мало, как и было с той вдовой. Величина милостыни измеряется не мерой подаваемого, но произволением и усердием подающих. Так везде нужно произволение, везде любовь к Богу. Если мы будем делать все по ее побуждению, то хотя бы мы давали немного, имея немного, Бог не отвратит лица Своего, но примет и малое, как великое и необыкновенное. Он смотрит на произволение, а не на то, что дается; если видит, что оно велико, то обращает на него свое решение и приговор и делает (подающих) участниками вечных благ»[867]. И с этой точки зрения св. Иоанн даже находит, что бедность предрасполагает к милостыне. «Если люди, — говорит он, — упоенные богатством, заграждают свой слух для моих слов, зато обратят на них внимание живущие в бедности. Но как, скажешь, идет это к бедным? Ведь у них нет ни золота, ни многих одежд? Но у них есть хлеб и холодная вода; есть две лепты и ноги, чтобы посетить больных; есть язык и слово, чтобы утешить несчастного; есть дом и кров, чтобы принять странника. Мы и не требуем от бедных столько-то и столько-то талантов золота, этого (требуем) только от богатых. Если же кто беден и придет к дверям других (бедняков), от того Господь наш не постыдится принять и лепту и даже скажет, что принял от него больше, чем от людей, которые подали много. Как многие из предстоящих здесь желали бы жить в то время, когда Христос во плоти пребывал на земле, чтобы быть с Ним под одним кровом и разделять с Ним трапезу! Теперь вот это возможно: мы можем пригласить Его на вечерю и вечерять с Ним даже с большей пользой. Из тех, которые тогда вечеряли с Ним, многие погибли, как-то: Иуда и другие подобные»
«Конфуцианство тем отлично от других религий, даже от восточных, что те, в сравнении с ним, все же имеют некоторое сходство с западными, так что невольно рождается вопрос: религия ли это?Этот вопрос мы лучше всего решим из рассмотрения происхождения конфуцианства, или, лучше сказать, всякий может решить по-своему, потому что у всякого может быть свое понятие о религии…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга – головокружительная попытка осмысления древнего наследия буддизма с точки зрения современного человека западной культуры: что может дать буддизм обычным людям, как воплотить буддийские принципы в своей жизни, чему учил реальный Будда. Стивен Бэчелор прошел 37-летний путь постижения буддизма – от монаха, учившегося теории и практике буддизма у лучших тибетских учителей, до мирянина-писателя и преподавателя, ведущего медитативных групп. Русское издание этой знаменитой книги иллюстрировано рисунками известного буддийского художника Ричарда Бира.
Соборное устроение реальности — неразрывная связь равновеликих начал соборности, личности и свободы. В силу своей экклезиологической природы, соборность — лишь ориентир, а не норматив для социальных моделей, но это может быть ценный и корректирующий ориентир. Сегодня, с кризисом и уходом классической метафизики, с отбрасыванием идеологии радикального секуляризма, западная мысль ищет нового понимания личности и новых оснований для политической философии, пытается заново завязать диалог с религиозным сознанием.
В этой статье анализируется один из самых значительных элементов антропологии растафарианства — dreadlocks. Эта причёска важна для всех растафари. В этом исследовании были проанализированы отношение растафари к dreadlocks и их символика. Опираясь на полевой материал, представленный в работах западных исследователей (Gerald Hausman, Barry Chevannes, Noel Leo Erskine, Ras Steven, Werner Zips), интервью и биографии растафари, мы можем сказать, что dreadlocks — символ веры и спасения. Эта причёска утверждает новую судьбу человека — растафарианскую судьбу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.