Учебные часы - [67]

Это громко. Хаотично.

Бодряще.

Мое сердце колотится, как один Айовский борец за другим борется за победу на центральном ринге. Легковесы Гандерсон и Питвелл. Бауэр. Средний вес. Какой-то безумно красивый латиноамериканец по имени Диего Родригес.

Зик Дэниелс.

Толпа сходит с ума, когда Оз начинает разминку в ожидании своей приближающейся очереди. Взрываются оглушительно громкие аплодисменты, в то время как он просто растягивает подколенные сухожилия. Тянет руки. Наклоняется и касается пальцами ног.

Мои голодные глаза устремляются к его фантастической… круглой… заднице. О, эта задница. Эти большие, мощные бедра.

Даже не задумываясь, я облизываю губы, и румянец распространяется по моей груди, шее и щекам, пока Оз проходит предматчевую подготовку. Я прижимаю руки к лицу, чтобы охладить его, и сопротивляюсь желанию обмахиваться программой, которую нам вручили на входе.

— Ты бы видела себя сейчас, — смеется Эллисон. — Серьезно. Ты выглядишь так, будто хочешь сорвать с себя свитер.

Я хочу сказать, что на мне кардиган из хлопка, а не свитер, но слова застревают у меня в горле, потому что я… я хочу сорвать его. Я горю, и это не от температуры в зале.

Я с тревогой наблюдаю за началом матча, слышу, как судья свистит фальстарт. Они начинаются снова. Борются руками. Захват. Несколько бросков через бедро, прежде чем Оз берет своего противника в захват, затем через несколько секунд они оба на матах.

Они кружатся кругами, словно рыбы, выброшенные из воды, и…

— Тебя беспокоит, что все видят его яйца через этот костюм? — Спрашивает Эллисон.

— О боже, Эллисон, ты не можешь просто так сказать это дерьмо!

— Что?! Почему? Я просто говорю то, что ты думаешь. Будь честной. Я имею в виду… эти дряни там, правы.

— Верно, но мне не нужно об этом слышать.

Потому что теперь я буду смотреть только на это.

— Посмотри правде в глаза, Джеймс: каждая девушка здесь смотрит на его член.

Нервный, неуместный смех пузырится в моем горле, и я беспомощна, чтобы остановить его.

— Прекрати, Эллисон!

Моя соседка по комнате толкает меня бедром.

— Ты такая милая, когда тебе жарко и ты волнуешься. Это все, да? Ты хочешь, чтобы он занимался с тобой сексом, и это заводит тебя.

Занялся со мной сексом?

Я отрывисто киваю, потому что, если честно, да, я очень хочу, чтобы он занялся со мной сексом.

— Дерьмо. Я должна написать Паркеру и узнать, где он. Я начинаю возбуждаться.

— Хм…

— Успокойся. — Она бросает на меня взгляд, яростно печатая на мобильнике. — Не от того, что пялюсь на твоего парня из комнаты, полной пенисов. — Пожав плечами, как будто это все объясняет. — Я гормональный подросток, застрявший в теле двадцати однолетней девушки, Джеймс.

Очевидно, я тоже.

* * *

Себастьян

Я весь в поту.

Жарко.

Взвинченный, я иду, заложив руки за голову, медленно обходя мат, чтобы остыть. Замедлить свое сердцебиение.

Каждый матч сродни катанию на ударной волне адреналина и тестостерона, мое тренированное тело, доведённое до совершенства и работающее на максимуме, медленно расслабляется.

Поэтому я иду.

Выйдя из раздевалки с мокрыми после быстрого душа волосами, я прохаживаюсь по длинному коридору спортивного корпуса. Возвращаюсь в спортзал и избегаю техперсонал, сворачивающих оборудование, несмотря на толпу.

Я иду, отмеряя каждый шаг. Обхожу стороной группы поддержки и мусор — плакатные таблички, поролоновые пальцы, постеры, попкорн.

Отмеряю каждый очищающий вдох, пока…

Джеймс.

Ее ведет сквозь толпу поклонников светловолосая подружка для траха — простите, Эллисон — которая тащит мою… которая крепко держит Джеймс за руку. «Ведет» — слишком расплывчатый термин; ее буксируют ко мне, против её воли.

Я замедляю шаг и улыбаюсь. Отхлебнув воды из бутылки, я сжал ее в кулаке.

Вижу, как Эллисон дает ей последний толчок. Джеймсон, спотыкаясь, идет вперед, низко опустив голову и натягивая желтый кардиган поверх черной майки. Обтягивающие, заправленные в сапоги джинсы. Низкий, гладкий хвостик, перекинутый через левое плечо и перевязанный тонкой желтой лентой. Лента завязана в маленький бантик.

Ебаный бантик.

Я сосредоточился на этом бантике, мысленно развязываю его самым эротичным способом.

Что-то в этом внезапно делает меня чертовски глупым. Меня в некотором роде возбуждает ни обтягивающий, с низким вырезом топ или откровенные трусики. Я представляю, как развязываю бантик и смотрю, как он падает на пол; представляю, как провожу им по ее обнаженной груди.

Всплеск адреналина возвращается в полную силу, и прежде, чем кто-либо из нас осознает это, я проталкиваюсь сквозь толпу, сокращая расстояние между нами. Мои руки обхватывают ее тонкую талию. Я легко поднимаю ее с земли. Кружу ее. Прижимаюсь губами к ее губам, на которых царит испуганное выражение. Они теплые, пухлые и сочные, именно такие, как я люблю.

Я посасываю ее нижнюю губу и рычу.

Мои руки жаждут ее, жаждут блуждать по ее телу. Пролезть под ее консервативный кардиган. Развязать эту тщательно завязанную ленту.

Вместо этого я опускаю Джеймсон, пока ее ноги не упираются в пол.

— О, боже! — Джеймсон обмахивается программой в руке, как веером. — Правило номер двенадцать: не давать волю рукам на людях. У тебя нет самоконтроля, — задыхается она.