Учебные часы - [4]

— Кроме того, почему тебя это вообще волнует?

— Нисколько. Просто говорю, что, несмотря на твое чертово бахвальство, ты не смог бы добиться того, чтобы эта цыпочка переспала с тобой, ручаюсь за это, — он кивает головой в ее сторону. — Я видел, как она вздула тебя, и это не то, что ты привык получать.

Правда. Возьмите, к примеру, прошлую ночь: мне не понадобилось прилагать почти никаких усилий, чтобы трахнуться на заднем дворе ледового дворца по хоккею. Пару словечек, несколько кокетливых улыбок, и, прижавшись к наружной стене здания, я уже трахаю какую-то девчонку, которая даже не сказала мне своего имени.

— …и спорю, ты не смог бы добиться, чтобы ее рот оказался на какой-либо части твоего тела. Я даже заплачу тебе сто баксов.

Погодите. Отмотаем назад.

Сотня баксов?

Это привлекает мое внимание, и я резко вскидываю голову. Почему?

Потому что я на мели.

Правда в том, что я не рос, учась в лучших школах. Я изначально был талантливым борцом, но не мог позволить себе дополнительные тренировки; у нашей семьи не было денег. Когда я учился в средних классах, моя сестра получила свою первую настоящую работу сразу после окончания школы, но вскоре была втянута в судебную тяжбу — детали, в которые я не буду вдаваться — и это уничтожило значительную часть пенсионных сбережений моих родителей.

Деньги для борцовских клубов и колледжа пошли туда же.

Так что да, в отличие от большинства моих друзей мне не посчастливилось находиться здесь за счет глубоких карманов моих родителей. У меня нет безлимитных кредитных карт или ежемесячных карманных денег.

Не-а.

Возможно, мне был дарован талант от Бога прижимать противника к борцовскому ковру, но в финансовом отношении я вооружен только стипендией для спортсменов (которую я не могу прошляпить) и работой. Все верно. Работа.

Когда я не в классе, не на тренировке, или не занимаюсь, то надрываю свою задницу, работая до двадцати часов в неделю на вилочном погрузчике в ночную смену в каком-то допотопном складе пиломатериалов в пятнадцати минутах от кампуса. Эти деньги уходят за съем дыры, которую я делю со своим товарищем по команде Зиком, футболистом по имени Паркер и его двоюродным братом Эллиотом.

Работа помогает оплачивать расходы, которые стипендия и мои родители не могут покрыть — коммунальные услуги, газ и продукты — и мало что остается на что-то еще.

И если кто-нибудь узнает, то мне капец.

Формально я не должен работать; мой контракт с Айовой запрещает это. Но ничего не могу с этим поделать, приходится работать, как правило, по ночам, когда мне следует спать, учиться, и расслаблять тело.

Тело, которое регулярно сносит удары и является моим единственным билетом на получение образования в «Большой десятке»[3].

Дополнительные пару тысяч штук в год в качестве учебного стипендиатского пособия — их спонсирует страховая компания, на которую работает мой папа — но я реально мог бы воспользоваться деньгами, которые Зик только что предложил, даже если это всего лишь сто баксов.

Поэтому…

Я ловлю себя на том, что снова изучаю девчонку, разглядывая ее с возобновленным интересом. Застегнутый на все пуговицы кардиган. Серьезное лицо. Гладкие, темные волосы. Рот вытянут в прямую линию, а розовый кончик языка высовывается из уголка, бесспорно от сосредоточенности.

Полагаю, несколько секунд я смог бы стерпеть ее рот на своем.

Я одариваю Зика пренебрежительным кивком, и, зная, что он заплатит, говорю:

— Давай пятьсот, и мы договорились.

Он фыркает.

— По рукам.

Откинувшись на спинку кресла, мой товарищ по команде скрещивает свои огромные руки, подгоняя меня щелчком пальцев.

— Лучше поторопись к ней, Казанова, прежде чем она застукает, что ты пялишься и убежит, поджав хвост меж плотно сжатых ног.

Глава 2

«Девчонка, которую я подцепил прошлой ночью, проснулась сегодня утром, перевернулась, взглянула на меня и сказала:

— О, слава Богу, ты секси, — затем снова уснула».

Себастьян

— Мне казалось, мы уже выяснили, что я не репетитор.

Девчонка сгорбилась над учебником, держа маркер над правым его краем. Она по-прежнему не подняла глаз, но, по крайней мере, заметила меня, прежде чем мне пришлось принять решительные меры: прочистить горло и постучать по столу.

Я посчитал это прогрессом.

— Верно. Это я уяснил, когда в первый раз подошел.

Ее неоновый маркер застывает, зависая над раскрытой перед ней книгой. Она тут же его закрывает, вынимает из уха наушник, держит его на весу и ждет, когда я что-то скажу.

— Могу я чем-то помочь?

Она наклоняет голову в сторону, ожидая, слушая, что я скажу, но продолжает читать.

Я решил пойти ва-банк.

— Мне нужно, чтобы ты меня поцеловала.

Ничего.

Никакой реакции.

Не артачится, не краснеет, не комментирует.

Как если бы такого рода вещи происходили с ней регулярно.

— Ты вообще посмотришь на меня, черт подери?

Сработало; это привлекает ее внимание.

Голова приподнимается, длинный каштановый хвостик каскадом падает на ее правое плечо, она изящная и утонченная.

Ее глаза ярко-голубые, ресницы длинные.

Наши глаза встречаются.

Взгляды пересекаются.

Сердцебиение ускоряется.

Какое бы чертово клише вы бы тут не ожидали — они все достали, и, тем не менее, вот оно самое. Она смотрит на меня настороженно, эти голубые глаза неприветливо сужаются.