Учебник рисования. Том 1 - [38]

- Ты вот в Париж уедешь, - сказал другой мальчик, которого точно так же, как и первого, покоробила речь собеседника, он обиделся на слова «Париж», «бульвар Сен-Жермен». Эти слова рассказывали о таком мире, в котором его дом и маленькая комната, где он жил с мамой, делались вовсе жалкими, - ты уедешь в Париж и знать нас не будешь. А мы здесь останемся. Нас в Париж не позовут. Мы в другом месте живем. Знаешь, откуда Ванька родом? - Ванька был их одноклассник, с которым мальчики не особенно дружили, потому что Ванька не любил читать. - Знаешь, где его родители живут?

- Где?

- Деревня называется - Грязь. Он из этой деревни в Москву учиться приехал. У них там школы нет. Десять классов закончит и обратно поедет.

- Пусть остается, - великодушно сказал первый мальчик, - Москва большая.

Так шли они, огибая канавы и кучи мусора, и, сколько видел глаз, впереди тянулся пустырь, сухой и скучный.

Потом один мальчик спросил:

- Скажи, а за что ты смог бы отдать жизнь?

- Отдать жизнь? За разное, наверное.

- Я серьезно спрашиваю. За что?

- Да мало ли за что. Я много чего люблю.

- Так любишь, что жизнь отдашь?

- Ну не знаю. А ты за что?

- За свободу. Нет, вообще-то, не знаю. Наверное, все-таки за свободу.

- За чью?

Мальчик не мог ответить, не знал. Отдавать жизнь не хотелось. Вместо ответа он спросил:

- Слушай, я тебе рассказывал, как видел тетку с лисьей мордой?

- Как это?

- Шел из школы, темно уже, а впереди меня тетка на высоких каблуках. Когда я ее почти догнал, она ко мне как обернется, а лица у нее нет - нет лица!

- А что же есть?

- Морда как у лисы. Лисья морда рыжая.

- Врешь. Как же ты в темноте увидел?

- Она как раз под фонарем шла и повернулась. Резко так повернулась и залаяла.

- Как это?

- Как лисы лают. С подвывом.

- Прямо лиса?

- Шерстяная морда, рыжая с клыками.

- Может, она в лисьей шубе была? Или воротник из лисы. Напугать тебя захотела и залаяла.

- Летом, что ли, она шубу надела?

- Попугать решила. Некоторые тетки специально в шубы летом одеваются. А потом резко распахнут. А под шубой - голая. Чтобы завлечь.

- Нет, это была настоящая лиса. Понимаешь, лиса.

Мальчики шли некоторое время молча и думали теперь о лисе. День шел к закату, но жара не спадала.

- Давай на пруд сбегаем, - сказал один.

- Побежали.

- А может, она с карнавала шла - в маске? Может, пошутить хотела?

- Хорошие шутки. Я испугался, она меня загрызет.

- А может, это тебе мировой дух в лисьей шкуре явился?

- Зачем мировому духу лисой притворяться?

- Ну, Наполеоном дух уже был, Гитлером тоже был, а теперь в виде лисы явился.

- Зачем ему в виде лисы являться? - ученый спор был позади, и мальчики снова разговаривали, как обычные мальчики. - Зачем мировому духу лисья морда?

- Может, устал притворяться? Раньше притворялся, а теперь надоело. Может, это как раз его настоящее лицо?

- Скажешь тоже.

- А какое же у него лицо? Вот именно такое и есть. Морда клыкастая.

Они выбежали на Патриаршие пруды и, бросив портфели, присоединились к мальчишкам, носившимся вдоль пруда. Скоро Антон Травкин (а первого из мальчиков звали именно так) устал от бега; ему всегда быстро надоедала игра. В любой компании он очень скоро уставал - ему хотелось вернуться к книгам. Он вышел на Бронную улицу и, пройдя несколько шагов, увидел художника Струева. Он узнал его сразу: сестра показывала ему Струева издали, на выставках. Про Струева много рассказывала одноклассница Антона - Сонечка Татарникова; Струев был знакомым ее родителей. По их рассказам, Струев выходил совершенно особенным человеком. Особенный человек стоял посреди тротуара, скроив свою знаменитую гримасу: полуоткрытый рот, оскаленные желтые зубы. Неожиданно Струев приподнял пакеты, которые держал в руках, швырнул их в мусорный бак и плюнул на землю. Проклятая страна! - громко сказал он. И Антон, который только что доказывал своему товарищу то же самое, повторил за ним тихо: проклятая страна!

5

Нанося краски на холст, надлежит помнить, что рано или поздно они соединятся - хочет того живописец или нет - в нечто, что сами художники именуют карнацией. Карнация - это некий средний цвет картины, это, так сказать, общее впечатление о цвете, которое запоминает глаз. Карнация - это таинственный красочный сплав, который остается в памяти после просмотра полотна. Можно не помнить, что нарисовано на пейзаже Сезанна, и тем более не помнить, какого цвета дерево, а какого - дом, но запомнить при этом, какого цвета картина. Необъяснимо, каким образом красные, зеленые, охристые и синие краски, которые употребляет Сезанн (а он пользовался очень богатой палитрой), соединяются в нашей памяти в единую прохладную лиловую среду, в нечто напоминающее всеми цветовыми характеристиками камень. Этот прохладный цвет твердой скалы и есть карнация картин Сезанна. Достаточно сказать, что карнация Рембрандта мягко-золотая, Ватто сухая капустно-зеленая, Остаде - жарко-горчичная, Шардена - цвета воды в Сене, то есть зелено-охристая, а Матисса - цвета синего городского вечера. Иными словами, карнация - это убеждения и пристрастия, это человеческий опыт, выраженный цветом.

Пожалуй, карнация - это единственное, чему нельзя научить. Она индивидуальна, как отпечаток пальца. Невозможно стремиться создать ту или иную карнацию; она получается неизбежно, сама собой. Можно регулировать сочетания цветов, иными словами, можно управлять колоритом, но карнация возникает помимо колорита - иногда вопреки ему. Скажем, колорит картин Якоба Рейсдаля, скорее всего, бутылочно-зеленый - это цвет, который он употребляет чаще других, рисуя свои бесконечные чащи, и оттеняет его лиловым небом и серо-охристым песком. Сходный колорит у Гоббемы, вполне можно предположить, что они пользовались примерно одной палитрой. Однако существует огромная разница в карнации того и другого. Карнация Рейсдаля - тяжело-свинцовая; у Гоббемы она серебристая, легкая. Невозможно объяснить, как это достигается.