Учебка. Армейский роман - [10]

Первый, к кому пришел Игорь, был терапевт. У терапевта две медсестры измеряли рост и вес. Рост Игоря оказался 170 см., а вес — 48 кг. Сестра, взвешивающая Игоря, окликнула вторую:

— Слушай, Вера, что-то у него совсем вес маленький, может он по таблице не проходит?

— Да проходит, по-моему.

— А ты посмотри все же.

— Сейчас.

— Уткнувшись в какой-то справочник и полистав его секунд двадцать, вторая медсестра уставилась на Тищенко так, как будто бы он был виноват в том, что весил так мало, и произнесла ледяным тоном:

— По таблице нельзя меньше сорока пяти, так что подходит. В армии поправится.

После всех измерений Тищенко, наконец, добрался до самого терапевта. Тот, даже не взглянув на призывника, произнес равнодушным тоном:

— Жалобы есть?

— Живот иногда… Там, в деле, наверное…

Терапевт удивленно поднял брови и посмотрел на Игоря. Тищенко понял, что сделал какую-то глупость:

— Он вообще то не сильно болит… Редко довольно… Там у вас… Я только хотел узнать… У меня кардиограмма в порядке?

Две недели назад Тищенко сняли электрокардиограмму, в которой написали следующее: «неполная блокада правой ветви пучка Гиса». Кардиограмму при Игоре подшили в дело, и поэтому Тищенко весьма удивился, когда, полистав дело, терапевт сказал следующее:

— В деле нет ничего, значит все нормально.

Тищенко подумал, что блокаде пучка Гиса не бог весть какая неприятность и спорить не стал. Тем временем терапевт начал приходить в раздражение:

— У тебя все?!

— Все.

Терапевт написал в своей графе «годен» и Тищенко отправился дальше.

Возле кабинета хирурга скопилась большая и шумная очередь. Чтобы как-то скрасить ожидание, кто-то в очередной раз рассказывал старый анекдот, выдаваемый за реальное событие, свидетелем которого якобы был рассказчик:

— Заходит, мужики, один пацан, а ему и говорят: «Снимай трусы». Ну, он снял, значит, а хирург — баба молодая. Полезла она ему яйца щупать, а у него член встал. Баба ему и говорит: «Иди помочи головку, он от холодной воды ляжет». А этот дурак подошел к крану и себе на голову воду льет.

Тищенко на память знал эту историю, но все равно засмеялся, поддавшись общему настроению.

Хирургом действительно была женщина, но, в отличие от анекдота, уже далеко не молодая, а, мягко говоря, слегка пожилого возраста.

— Фамилия?

— Тищенко.

— Становись на «следы».

У стены, под углом в сорок пять градусов, стояло зеркало, перед которым прямо на полу лежали «следы» — пластмассовые контуры для ног. «Интересно, зачем это здесь зеркало», — подумал Тищенко.

— Снимай трусы.

Игорь со смущением проделал эту операцию. Только тут он понял, что зеркало позволяло видеть абсолютно все его интимные части. Игорь уже привык за время многочисленных комиссий к подобным процедурам, но зеркало произвело на Тищенко сильное неприятное впечатление. Игорь уверял себя, что это необходимо, но не мог отогнать навязчивую мысль о том, что его рассматривают, как быка-производителя перед случкой.

— Одевайся.

Игорь с явным облегчением натянул трусы, как вдруг:

— Ну-ка, подожди. Сними.

Пришлось снять. Хирург осмотрела вену, торчащую подозрительной дугой в области паха, но, не найдя в этом ничего плохого, разрешила одеться.

Продемонстрировав на прощание свои способности в приседании и вращении суставов, Игорь вышел в коридор.

Следующим врачом, к которому он попал, был ухо-горло-нос. Едва Игорь переступил порог, как ему сразу же сказали стать в угол. Медсестра попросила Тищенко повторять громко то, что она будет говорить шепотом:

— Один.

— Один!

— Три.

— Три!

— Слышишь меня хорошо?

— Да.

На этом проверка закончилась. Дождавшись своей очереди, Игорь сел к столу врача. Женщина лет сорока подняла глаза и спросила:

— Жалобы есть?

— Кровь иногда идет из носа и насморк…

— Еще что-нибудь беспокоит?

— Да нет, пожалуй.

Тищенко стало неприятно, что к его болезни отнеслись так, как будто бы у него чесался нос, а не шла кровь. Здесь Игорь начал немного жалеть о том, что слишком легкомысленно отнесся к предыдущим медкомиссиям. Раньше он полагал, что лучше особо не распространяться о своих болезнях, так как в противном случае могли начаться всякие отсрочки, и пришлось бы лет пять-шесть ходить на комиссии и во всех своих планах постоянно учитывать возможность призыва. По мнению Игоря лучше было призваться. Тогда и жизнь можно будет планировать пошире, чем на шесть месяцев. Однако после посещения терапевта и ухо-горло-носа в душу Игоря стали закрадываться сомнения в верности своего решении.

С такими мыслями он зашел к невропатологу. Тот постучал молоточком по суставам, и, заставив Игоря закрыть глаза, попросил пальцем дотронуться до кончика носа. После всех этих процедур за Игоря взялся психиатр, сидящий здесь же. Последовали стандартные вопросы:

— Голову ушибал?

— Однажды, в детстве.

— С сотрясением?

— Нет, вроде бы.

— Тогда не страшно. По ночам бродишь?

— Нет.

— В кровать мочишься?

— Нет.

Вообще-то Игорь мочился до семи лет, но потом его вылечила какая-то бабка-ворожея. Оглядев очередь за своей спиной, Тищенко счел за лучшее промолчать, тем более, что было это давно.

После психиатра надо было идти к стоматологу. У дверей зубного почти никого не было — кому хочется, чтобы лишний раз ковырялись во рту всякими железными крючьями. При обнаружении больного зуба его обычно тщательно ковыряли, выясняя степень разрушения, а затем тут же пломбировали, невзирая на то, что не были обезболены нервные окончания. Зубы Тищенко никогда не были похожи на артистические, так что, проверив языком подозрительные неровности на некоторых из них, Игорь предусмотрительно проследовал мимо стоматолога.