Участок в «Эфире» - [3]

- Как так?

- Лет пять назад приехала сюда бригада шабашников. Подрядились эти мужики просеку под высоковольтную линию рубить. Говорят, денег нам за работу не надо, а разрешите тот лес, который срежем, в наш колхоз отвезти. Ладно, местное начальство согласилось. Двенадцать километров тянули трассу, а как дошли до нашей станции, все бросили - котлопункт, бытовку, машину, на которой лесорубов возили, да только их и видели. Даже лес, ради которого работали, не весь загрузили. А машина та на ходу. Аккумулятор только кто-то снял. Тебе не нужен грузовик? А то возьми.

Постанывая, Дорофеев встал.

- Тракторист сейчас должен подойти. Надо ему показать, как да что.

Я еще посидел немного у хиреющего костерка. Клонило в сон. Сами собой закрывались глаза. Руки были словно водой налиты - не поднять. "Прав Генка - дождь будет". Заставил себя убрать продукты, посуду, инструмент, натянул на крышу времянки полиэтилен, который привез из дому. "Вот он - прогресс. Нансену с товарищем, чтобы накрыть хижину, пришлось с риском для жизни из-за шкур моржей бить". Топчан у Генки был сколочен из осиновых плах. Переложил слежавшийся лапник, лег, мысли об угасшем лесопункте, артели "журавлей", брошенной машине смутно шевелились, как большие рыбины в глубине...

Проснулся я от крика. "Что случилось? Где я?

А, в будке. Кто кричал?" Распахнул скрипучую дверь. В лицо ударил солнечный свет. Сверкал после дождя лес. Я спал часа два. Да спал ли? Словно наяву видел, как до темно-лилового загустела синь неба и со скоростью курьерского промчался ливень, неистовый, словно лось в осенний гоп.

- Что же ты делаешь?!-раздалось где-то рядом.

Я бросился через дорогу. Посреди участка Дорофеева стоял бульдозер. В его кабине прятался напуганный тракторист. Около тяжелой машины - грязный, взбешенный, справедливый - метался Степаныч, пинал литые траки, блестящий нож отвала.

- Я тебя просил пень сковырнуть. А ты дерн снимаешь. По живому режешь. Пошел прочь!

Он еще раз пнул гусеницу и, уставший, сел прямо на землю.

Взревывая и обидчиво пыхая, трактор попятился с участка.

- Дай закурить,- сердито сказал Дорофеев.- Вот ведь паразит какой! Как начал лужайку утюжить, у меня аж сердце оборвалось. Словно кожу он у меня со спины содрал.

Отсыпав Дорофееву папирос, я отправился к своим бревнышкам - посидеть, подумать.

Странно все это было. Степаныч, который не моргнув глазом спилил деревья на участке и перекопал половину его под огород, вдруг пожалел траву. Что случилось?

Ведь он и корчевку пней затеял для того, чтобы грядки дальше протянуть. А тут еще мой полусон-полуявь. Лежа в избушке па топчане, я чувствовал себя как... дерево, как дерево перед грозой. Да, как вот эти березы. И судя по всему, то же самое, но раньше и острее пришло к Генке. Что-то он бормотал о ливне, который землю из-под ног выроет. А перед этим жаловался, мол, тело все истыкано. Стоя рядом с деревьями, в которые сам же заколотил гвозди. Что произошло? Чья воля заставила и Генку, и Степаныча жить горестями и болью леса? "Кожу он мне содрал..." И в то же время тракторист хладнокровно взрезывает пласт дернины, рвет всей мощью дизеля нежную дресву корней. Я сам неделю назад прошел с топором наш склон. Ведь не дрогнула рука, когда валил трепетавший молодняк. А сегодня рубить не хочется. Чем сегодняшний день отличается от предыдущих? Я вспоминал. Потайная тропка, царевна-лягушка под листом вахты, сладкая ключевая вода. Вода...

Мы все, кроме тракториста, пили эту воду.

В котелке оставался стылый чай. Неторопливо, прислушиваясь к себе, сделал несколько глотков. Ничего не произошло. Me стал более близким шум листвы, не придвинулся небосвод, не закричали прижатые ногой стебельки черники. Осторожно, как лекарство, я допил котелок. "Значит, не в воде дело?" Прилетел крапивник, сам с сосновую шишку, хвост задорным торчком. Весело заверещал и нырнул под кучу хвороста. Нет, мне не стал более понятным его язык, хотя птаха, прилетавшая каждый раз, когда я садился отдыхать, была мне симпатична.

"Эксперимент должен быть чистым, - я взял топор, - и доведен до конца". В один удар, превозмогая себя, срубил тонкую березку. Словно лопнувший трос хлестнул по ногам. От боли закрыло дыхание, и кровь густая, горячая- ударила в голову, плечи, грудь. Отдышавшись, закатал штанину - кожа на ноге была чистой, закатал другую- ни ссадины, ни пятнышка синяка. "Все-таки вода".

Ночь я провел спокойно. Ничего не снилось, не тревожило. Встал около четырех. Уже рассвело. Начиналась рабочая неделя. К шести мне нужно было успеть на поезд. Позавтракал всухомятку и зашагал по тропе. Миновал первый ручей, минуты через три подошел ко второму и повернул вверх по его течению. Около залома ручей пропал. Я перелез через поваленные ветром стволы источника не было. Нога по косточку тонула в зеленом мягком мхе. Никелевой полоской мелькнула впереди вода.

"Ну и ловок же ты, приятель. Пробил себе подземный коридор". Свитая из тугих струй блестящая дорожка привела к сосне-великану. Ручей вытекал из-под ее корней.

"Так вот где его исток. Высокая деревина. Небось помнит даже черносошных мужиков, что бежали от повинностей царя-плотника".