Участь свою не выбирали - [14]

В то утро с батарейной кухни необычно рано принесли термос с пищей и бутылку водки. Мы разложили еду по котелкам, водку разлили в единственный стакан и крышки от котелков.

Варягин поднял задубевшей от мороза рукой стакан и протянул к нашим "рюмкам" из крышек:

– За наш великий праздник! За Сталина!

Мы дружно чокнулись с ним: каждый из нас в душе тоже произнес эти слова. Я выпил свою "рюмку" вместе со всеми. В котелки с кашей нападали снежинки и не растаяли. Молча принялись за еду. Говорить было не о чем: после переброски за Волгу не получали ни писем ни газет… Невольно думалось, как необычно встречаю праздник, вспомнилось родное Иваново. Пытался и не мог представить, что сейчас делается в Москве…

Через несколько дней на НП принесли "Правду", а мне – письмо и посылку. В газете – снимок Красной площади и речь Сталина на военном параде. "У нас временные трудности! – сказал он. – Пройдет несколько месяцев, полгода, может быть, годик, и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений. Победа будет за нами!" Прочитав это, мы испытали огромную радость и облегчение: оказывается, наши дела не так уж плохи! Читали и перечитывали газету, вдумываясь в смысл каждой строчки.

Письмо тоже обрадовало: "Иваново еще ни разу не бомбили, – сообщал отец, – хотя воздушные тревоги объявлялись". В посылке – теплые портянки и вязаная кофта из медвежьей шерсти. Видно, почувствовало мамино сердце, как дрожал я на морозе в своей солдатской шинели и кирзовых сапогах. Кофту дала тетя Катя, наша соседка. "Денег не взяла", – было сказано в письме. А ведь в мирное время у нее и снега зимой нельзя было допроситься!

…Стареют с годами фронтовики, многое уносят с собой, уходя в небытиё… Но парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, развеявший тревогу о возможной сдаче Москвы врагу и возродивший твердую веру в Победу, останется в памяти многих поколений! Тогда многие из нас не знали, что человек, которому мы верили больше, чем себе, в действительности был совсем другим, и в том, что враги за считанные месяцы прорвались к Москве, была и его большая вина. Но об этом – после.

16 ноября далеко за рекой мы услышали сильную артиллерийскую канонаду. Звуки смещались от запада к востоку. Значит, фашисты снова перешли в наступление? На нашем участке перемен не было. Дивизион в одиночку продолжал оборонять порученный ему участок левого берега великой реки. Два других вместе с отступавшими частями Западного фронта отражали натиск врага на правом берегу Волги. Нам оставалось только ждать, что будет дальше.

Кроме нашего заснеженного лесного НП, мы оборудовали другой – на чердаке одного из домов расположенной поблизости пустующей деревни. Ночью там можно было поспать в чисто вымытой горнице и немного согреться. В случае обстрела мог спасти глубокий подвал. Лаз в него находился на кухне, рядом с русской печью.

Утром 22 ноября к нам на чердак неожиданно поднялись лейтенант и красноармеец в полушубках и валенках. Объяснили, что пришли из прибывшей на наш участок части. Сказали, что много раз крепко били немцев, а встанет Волга, так дадут перцу еще! Наши бои и обстрелы казались мелкими по сравнению с теми, о которых рассказывали гости. И мы поведали с охотой им обо всем, что знали. Лейтенант высунул голову через пролом в стене и, нарушая все правила маскировки, долго разглядывал в бинокль занятое немцами село. Минут через 15-20 наши гости ушли. Я спустился с чердака в горницу и стал клеить новую карту. Не прошло и нескольких минут, как над нашим домом просвистел снаряд. Второй разорвался, не долетев. Разрывы повторились, но уже совсем близко. Убрав карту, я побежал к спасительному подвалу. Просвистел еще один снаряд. Он разорвался рядом. Видно, разведчики уже спустились с чердака – дверка лаза в подвал была открыта. Я уже собрался прыгать в подполье, когда над головой снова раздался оглушительный взрыв, и что-то со страшной силой толкнуло меня в плечо, сбив с ног и отбросив к стене кухни. Резко запахло порохом. Мне показалось, что снаряд, пробив крышу, попал в печь, и кирпич, отлетевший от нее при взрыве, ударил меня. Почувствовал тупую щемящую боль, захватывающую всю верхнюю часть тела, но вскочил и бросился в подвал.

Рядом с домом еще рвались снаряды, однако мне уже было не до них. По спине что-то текло, правая рука плохо слушалась.

– Посмотри-ка, – попросил одного из разведчиков. – Я, кажется, ранен?

Он зажег спичку. На спине и груди через гимнастерку просочилась кровь. Разведчики разорвали рубашку от ворота вниз и кое-как меня перевязали.

Вскоре обстрел прекратился. Тем временем мое состояние ухудшилось. Боль быстро растекалась по груди и правой руке, и я с трудом вылез из подвала.

Один из разведчиков побежал на наш лесной НП сообщить о моем ранении Варягину. Комбат вызвал автомашину. Вместе с вернувшимся бойцом, обхватив его здоровой рукой за плечи, мы дошагали, прячась за Дома, до околицы села. Когда мне помогали влезать в кабину, подошли Варягин с Богдановым. Разведчик надел мне на здоровую руку часы, которые я оставил у него, уходя с лесного НП в деревню. Машина тронулась.