Убойная линия. Крутые меры - [2]

– Валька? – догадался я.

– Угу. Короче, не пошло у нас что-то. Так вот целый год промаялись. А, ну его нахер.

Сурик отмахнулся и уставился в никуда, давая понять, что продолжать он не намерен. Ну, нет, Сурик, так не пойдет. Говори со мной. И я решился:

– Из-за чего ты ее?

Сурик зло цокнул языком и повертел головой.

– Бабки от меня прятать стала. Я спросил, че за дела. А она мне… Крысой меня назвала. Меня, прикинь? – снова покачал головой, поражаясь, как Валька могла так необдуманно поступить. – А за такое… Такое не прощают. Сам понимаешь.

Последние его слова прозвучали неуверенно. Сурик снова посмотрел мне в глаза и, словно оправдываясь, сообщил:

– Я ее любил. Веришь?

– Верю, Сурик. Верю, – я не врал, я действительно верил ему. После стольких-то лет на этой работе. Это была не первая социальная драма, которая разворачивалась у меня на глазах. И, что хуже всего, далеко не последняя. Я дал Сурику спокойно докурить, после чего кивнул на дверь: – Ну что? Пошли?

Сурик и сам все понимал. Затушив сигарету, он спросил только одно:

– Без наручников можно?

Ты по-человечески – и я по-человечески. Такое вот у меня правило.

– Пока да. А когда в воронок погрузят… Ну ты и сам понимаешь, дальше как положено.

Сурик посопел, соглашаясь. Левой рукой – правая все еще была в кармане, ни на секунду не расслабляясь – я забрал свои сигареты со стола. А потом встал и отступил на шаг в сторону, пропуская его вперед. Сурик поплелся к двери.

Когда от его толчка дверь распахнулась, даже я был ослеплен светом фар и вспышками красных и синих проблесковых маячков. Два экипажа ППС, машина оперов из местного отделения и наша служебная тачка. Мельник, местные опера, четверо патрульных с автоматами. Все они были вооружены, и все их стволы были направлены на нас с Суриком.

Я поднял руку, сигнализируя, что все нормально. Двое ППСников и местный опер проворной змейкой метнулись к Сурику. Тот сам протянул им руки, надеясь, что с ним не поступят жестко. Напрасно. Сурика повалили мордой в землю, заломили руки, щелкнули наручниками. Грубые быстрые руки пошарили по карманам, после чего вздернули Сурика вверх и поволокли к «воронку».

Только тут я выдохнул.

Один из местных оперов подбежал ко мне. Его физиономия была перекошена от злости.

– Капитан! Я конечно не знаю, как у вас в убойном принято, но твою мать! – опер замахал в сторону Сурика, – Он всего два часа назад порешил ее! Нанес ей двенадцать, мать его за ногу, ножевых ранений! Это опасный рецидивист, и…!

– Да все уже, – отмахнулся я скорее для самого себя, чем для опера с земли, – Все под контролем, расслабься. Мы его взяли.

Я скользнул взглядом по полицейским машинам, и вдруг в голове что-то щелкнуло. Знакомое лицо? Я снова, теперь медленнее, осмотрел экипажи ППС. Так и есть. Позади них собралась небольшая, человек 15, толпа зевак. А среди них – Паяльник собственной персоной. Мы встретились глазами, и в ту же секунду Паяльник отворачивается и поспешно исчезает в темноте.

– Ты как?

Мельник. Я кивнул ему – мол, все хорошо – и наконец вытащил правую руку из кармана. От напряжения пальцы почти окоченели, а ладонь взмокла. У меня в руке был табельный ствол. Понимая, что все позади и что, слава богу, все-таки обошлось без стрельбы, я поставил пистолет на предохранитель. Расстегнул куртку – под ней был кевларовый бронежилет, который я забрал у одного из патрульных перед тем, как входить в пивную, где, по оперативной информации, полученной по горячим следам, засел особо опасный убийца-рецидивист по кличке Сурик – и спрятал ствол в кобуру.

Часть 1

1

Блеклые казенные стены. Привинченный к полу тяжеленный стол. Два обшарпанных и повидавших все на своем веку, но все еще крепких металлических стула. Окно с решетками. За окном темнота.

– Двадцать лет… Двадцать лет на зонах, начальник. Ты знаешь, что это вообще такое?

Это был Сурик. Хоть ночь уже удалась и мокруху мы раскрыли по горячим следам, но ее надо еще и закрепить. То есть, в данном случае, получить от подозреваемого признательные показания. Чем я сейчас и занимался. Я сидел напротив Сурика с кружкой крепчайшего – две ложки с горкой – кофе, просматривал его чистосердечное и, пытаясь собрать глаза в кучу, боролся с усталостью и накатывающей сонливостью.

– Я когда начинал свои университеты, все по понятиям еще было, – продолжал философствовать Сурик, – На зонах все только на авторитетных ворах и держалось. Я на них равнялся. И имя себе заработал. Меня ж лет десять назад даже смотрящим по зоне делать хотели. Веришь?

– Да ладно, – отозвался я. – А чего ж не сделали тогда?

– А я отказался.

– В натуре? Почему?

– А зачем оно мне? Все, что на зоне можно иметь, я и так имел. Курево там, ханка, чифирок… А головняки чужие решать, нахер оно мне не упало, – я понимающе усмехнулся, и Сурик продолжил набивать себе цену: – А правильно себя поставил потому что. С самого начала правильно себя поставил перед братвой, вот авторитет и был. А сейчас… – Сурик презрительно зыркает на зарешеченное окно, – Никто никого не ценит. Лишь бы бабки были. Конец зоне настал.

Спать. Хочу спать. Я протер глаза и снова закурил. Чтобы хоть как-то развеяться, встал и принялся мерить комнату шагами.