Уборка в доме Набокова - [39]

Мне не хватало чужих касаний. Но я запретила себе думать об этом.

Я повесила в шкаф свою «двойку», сняла Брюки и залезла в широченную футболку. Села на стул перед компьютером из «Старого молочника», завернулась в одеяло. Из набитой сумочки извлекла коктейльные салфетки, а вслед за ними — розовую помаду и команду пластмассовых игроков. Старательно манипулируя словами Руди — теми, которые запомнила или распознала в своих бессвязных записках, — я принялась переписывать свою безобразную бейсбольную сцену.

От сидения перед пустым экраном мне хотелось сдохнуть или выбежать из комнаты, так что я принялась что-то царапать на бумаге. Нарисовала бейсбольную биту. Я знала: я должна проникнуться духом этой сцены, или ничего не получится. Попыталась представить, каково Малышу Руту было выходить на поле с полной верой в себя. Почему его вообще занесло в бейсболисты? Может, потому что только это у него и получалось? Или потому, что там он мог побеждать и купаться в лучах славы? Или ему просто до умопомрачения нравилась эта игра?

Я не могла вспомнить, чтобы хоть раз в жизни испытывала физическое блаженство такого рода. Да, мне нравилось кормить грудью моих детей, но это не то же самое, что выиграть кубок мира. Я нарисовала женскую грудь. Подмывало позвонить Руди и попросить еще помощи. Руди понимает в мужчинах, в спорте, в победах. Вот только он уже видит десятый сон.

Мысленно обозрела то немногое, что знала о Малыше Руте помимо набоковского текста — из биографии, которую прочла, не садясь, в библиотеке. Я знала, что он любил женщин, а они его. Был вспыльчив, любил выпить. У отца его был собственный бар. Малыш Рут загремел в исправительную школу, после того как спер у папаши сколько-то денег. Там и обнаружили его исключительный спортивный талант. Позднее он женился на женщине, которая умела держать его в руках. Убеждала его вместо крепких напитков пить пиво. Тут я изобразила пивную кружку. Выписывала ему чеки на пятьдесят долларов, а остальными деньгами распоряжалась сама. Покупала ему хорошие костюмы. Ездила с командой на соревнования и, когда ему в номер звонили женщины, снимала трубку.

Я подумала: а вдруг Дарси выйдет замуж за какую знаменитость? Не дай бог. Она не из породы покорных жен. Я нарисовала подвенечную вуаль. Попыталась выгнать из головы все ненужные мысли.

Притащила каталожных карточек и попыталась писать на них от руки, как это когда-то делал Набоков. Оказалось — сколько карточки ни перемешивай, смысла не больше, чем в изначально предполагаемом порядке. Взмолилась, чтобы Набоков, или кто это там был, воскрес и дописал эту свою незаконченную штуку. Ну почему именно я?

Заполнять пробелы в тексте выдающегося писателя — задача почти неподъемная. Можно было бы попробовать сымитировать его другие произведения, но ни в одном из них я не нашла необходимого мне напряженного действия. На первый взгляд, динамичнее других выглядел «Пнин». Я открыла его наугад, прочла несколько предложений. Были они длинными, заковыристыми, совершенно непригодными для подражания. Мне бы что попроще. Потом одна фраза будто сама прыгнула мне в глаза: «„Малость душновато“, — сказал волосаторукий служитель, начиная протирать ветровое стекло».

Повторить такое мне по силам:

«„Малость жарковато“, — сказал крепкорукий отбивающий и указал оконечником биты в стратосферу, входя в основную базу».

Уфф. Не так плохо. «Оконечник биты» звучит несколько странно, поди пойми, что это, ну да ладно. Я нашла еще один подходящий прототип: «Он живо обогнул капот и проехался тряпкой по другому краю ветрового стекла».

Из этого вышло: «Он живо пробежался по всем базам и вступил по другому краю в основную».

Дело пошло. Я нашла еще одно предложение, большое и толстое, крайне удобное, потому что в него можно было впихнуть практически все что угодно. Я сдвинулась с мертвой точки. Можно было печатать. Я разложила карточки, подложные пнинопредложения, коктейльные салфетки, Барби и пластмассовых человечков но всему столу.

Я знала, что с рассказом о победе и поражении я не справлюсь, я ничего не понимаю в победах и поражениях, да и в спорте тоже, — уж всяко не так, как Руди и Малыш Рут, так что я припомнила, что могла, о том, как занимаются любовью, и стала писать в этом ключе: риск, покорность. Я почти забыла эти чувства, и все же я писала. Чтобы удержать внимание читателя, я использовала все подспудно-возбуждающие слова, какие смогла впихнуть в текст. Эти сведения я почерпнула из статьи для «Современной психологии», которую так и не опубликовали. Некоторые слова в печатном виде вызывают явственные эротические переживания — для женщин это, разумеется, «удовольствие» или «неглиже» — и другие, куда менее очевидные. Для мужчин, понятное дело, «твердый» и все возможные обозначения полового члена, но кроме них — слова, про которые так просто не догадаешься, например «блин», «гараж», «метраж». Их я и использовала вкупе со всеми сексуально-окрашенными глаголами, какие пришлись к месту («долбить», «вставлять», «проникать» и прочие), плюс все до последнего Рудины слова с салфеток. Вышло шесть страниц.