Убийство в «Зеленой мельнице» - [30]

Он схватил пачку фотографий и прижал к груди.

— Спасибо, мисс Фишер, как мне вас благодарить? После разговора с вами я почувствовал, что наконец-то освободился от Чарльза. Он больше не имеет надо мной власти. Я не предлагаю вам войти, у меня э-э… гости. Может, вы поужинаете со мной сегодня?

— Я уже приглашена, — с улыбкой сообщила Фрина и ушла из его жизни.

— Дот была права, — проговорила она, заводя машину. — День не задался. Благодарности мне не досталось, однако хоть снова слезами не залили, и на том спасибо. Ладно, а теперь — к госпоже Фриман.

К счастью, хоть дождь прекратился.

Госпожа Фриман, похоже, с прошлого раза так и не поднималась. Она по-прежнему лежала на кушетке и плакала под присмотром заботливой горничной. Может, сердца у нее и нет, подумала Фрина, зато слезные железы работают бесперебойно.

— Мисс Фишер, они арестовали моего сына!

— Которого? — ехидно поинтересовалась Фрина, присаживаясь на край кушетки. — Хватит истерик, госпожа Фриман, на меня это не действует и только утомляет. Женщине с таким сердцем, как у вас, не пристало ныть. Выходит неубедительно. Чарльз будет на свободе, как только я раскрою убийство. Теперь, вы хотите, чтобы я продолжала искать вашего второго, позорно отвергнутого сына, или бросить это дело? В Мельбурне есть еще две женщины-детектива, они будут рады продолжить поиски.

С минуту госпожа Фриман молчала. Фрине стало интересно: неужели она собирается с силами, чтобы выставить дерзкую гостью из дома, но госпожа Фриман заговорила спокойно:

— Пожалуйста, продолжайте. Не знаю, мисс Фишер, почему я вам доверяю, вы самая большая грубиянка из всех, что я имела несчастье встречать, но все-таки я вам верю.

— Замечательно. Есть у вас какие-либо догадки, где может быть Виктор? Когда он вернулся в Мельбурн, откуда и с какими ранениями?

— Домой его отправили из Англии в сентябре шестнадцатого года. Он был в Восстановительном госпитале леди Монтегю, но там сказали, что его нельзя вылечить окончательно. Говорят, три месяца он вообще был слепым. После Галлиполи он попал во Францию, про это место еще песенку поют. Как она там?.. — Госпожа Фриман что-то напела себе под нос, а затем тихонько вывела надтреснутым фальшивым сопрано: — «Мадемуазель из Армантьер, вот как было. Бой в местечке под названием Позьер».

Значит, Берт был прав. Там-то бедный Виктор и свихнулся. Позьер. Берт сказал, что так произошло со многими.

— Видите ли, я стояла перед ужасной дилеммой. Он был, как бы это сказать, весь на нервах, грубил, не спал. Я не могла позволить бедному Чарльзу быть свидетелем того, как его отважный брат верещит, словно торговка на базаре. Он стал просто невыносим, мисс Фишер. А ведь был такой тихий мальчик, музыку любил, езду верховую. Поэтому я сказала Чарльзу, что Виктор умер. А наглец поверенный заявил, что назвать кого-то умершим, если знаешь, что человек жив, это мошенничество, и я вынуждаю его жульничать в Верховном суде. Да ни о чем таком я и не думала! Так или иначе, Виктор где-то пропадает уже восемь лет. Его можно признать умершим. У этого поверенного еще хватило бесстыдства сказать мне, что, если я хочу подать такое прошение, искать Виктора не стоит. Но в таком случае, если Виктора признают мертвым, и если он так и не женился — а я в этом уверена — тогда другая часть собственности не переходит к Чарльзу. Это называется — как бишь его? — наследство без долгов и налогов. Так вот этот остаток мой глупый муженек завещал Королевской детской больнице. А это значит, что у меня нет ничего, кроме украшений и одежды, которая на мне!

Теперь причина истерики прояснилась.

— Но если выяснится, что Виктор и впрямь умер, дом перейдет ко мне, поскольку по армейскому завещанию мой мальчик оставляет мне все свое имущество.

Фрину уже тошнило, но приходилось слушать.

— В любом случае, — продолжала госпожа Фриман, изнемогая от несправедливости закона, — с Виктором было так тяжело, что я предпочла уехать, пока он был дома. Мой муж всегда ему потакал. Я жила в отеле «Брайтон», пока не получила телеграмму, что могу вернуться. Приехав домой, я узнала, что Виктор решил отправиться в буш, поскольку не выносил шума. Он ушел среди бела дня, даже не попрощавшись со мной. Я так страдала! Я же мать! Как он мог просто так уйти, не сказав мне ни слова! Я так и не поняла, когда он уехал, и никогда больше не получала о нем вестей. Мой муж каждый год отправлял чек в местечко под названием Толботвилль, это где-то в Гипсленде. Но никогда не говорил, что поддерживает связь с Виктором. На днях, после нашего с вами разговора я обшарила стол мужа; никаких документов, конечно, там не было, зато я нашла вот это. Я даже о таком и не подозревала.

Она протянула стянутую тесемкой пачку писем. Их явно много раз перечитывали, а затем любовно сворачивали по первоначальным сгибам и складывали в порядке получения.

— Подлец! — госпожа Фриман негодующе помахала веером. — Я даже не знала, что Виктор писал ему. Мне он ни разу не ответил. А я писала ему каждый год!

— Я бы хотела их забрать, — сообщила Фрина. — Вы их прочитали?

— Нет. Ну, только первое. Он там такое пишет — я просто не могла этого вынести. Так что с удовольствием передам их вам.