Убийство в Венеции - [10]

— Рынок растет сверх всяких ожиданий, — сказал Гербер и открыл портфель. — У меня с собой есть некоторые цифры и статистика, подтверждающие это.

— Черт побери, неужели вы настолько глупы, что заносите это на бумагу?

Дружеское расположение Мортеллы как ветром сдуло. Он поднялся в шезлонге, сел. Свирепо посмотрел на Гербера.

— Разумеется, нет, — защищаясь, сказал тот с нервным смешком. — Разумеется, нет. Это балансовый расчет, формально по абсолютно другому поводу. Он отражает ситуацию в одной из наших дочерних фирм, торгующей, как вы знаете, аптечными товарами. А на самом деле здесь цифры наших с вами операций.

Мортелла наклонился вперед, снял очки и пристально посмотрел Герберу в глаза.

— Если вы хотите прийти сюда еще раз, — тихо произнес он, — если вы вообще хотите в дальнейшем иметь со мной дело, запомните одну вещь. И запомните, черт побери, крепко-накрепко. Никаких бумаг, никаких цифр. Ничего, что могло бы связать нас с чем-либо. Усвоили?

— Да, да, я понимаю. Но и вы должны понять нас. Нам нужно отчитываться.

— Не надо недооценивать противника. Они работают все лучше и лучше, получают все больше и больше денег на свой чертов крестовый поход. Какому-нибудь типу из ЦРУ или ФБР стоит только набрести на ваши бумаги — и дело в шляпе. Не надо их недооценивать! Не нужна нам никакая бухгалтерия. Достаточно рукопожатия, и полнейшая сдержанность, полнейшее молчание — только так. А альтернатива вам известна.

— Альтернатива?

Мортелла провел пальцем по горлу. Гербер побелел, несмотря на палящее солнце.

— Да, конечно, я понимаю, — быстро проговорил он. — Прошу не понять нас превратно. Речь лишь о различных отправных точках, о разных, если можно так сказать, культурах, — сказал он с принужденной улыбкой. — На будущее мы будем следовать вашим намерениям. Но, главное, я рад констатировать, что дела идут лучше, чем ожидалось. Мы внедрились и на скандинавский рынок, в особенности в Швеции.

— А как китайцы и голландцы?

— Мы провернули дело с некоторыми из важнейших групп. Передали в обмен часть нашего рынка. Кроме того, разработали новые связи, не в последнюю очередь с итальянцами, придумали новые пути и методы, оказавшиеся весьма эффективными.

— Слыхал об этом, — Мортелла снова откинулся на темно-синие подушки в шезлонге, опять надел солнечные очки. — Фабио. Я его хорошо знаю. Старая лиса. Или скорее волк. Всегда голодный, вечно в поисках добычи. Он улыбнулся и глянул в сторону бассейна, где совсем маленькие дети играли на красном надувном матрасе, брызгая друг на дружку водой.

— И при этом методе нам нет необходимости иметь дело со швейцарскими банками, — сказал Гербер. — Через наше аптечное предприятие в Европе мы кредитуем главное предприятие в Нью-Джерси.

— Ясно. Импортируете воздух, оплачивая его чистыми долларами.

— Точно так, — рьяно кивнул Гербер.

— По мне, так все это слишком сложно. Впрочем, меня не интересует, как вы там выкручиваетесь, это ваше дело. Главное, чтобы ничто не могло выдать меня и мою организацию. Это основное. И, как вы понимаете, только это меня и волнует.

— Само собой разумеется. Ваша доля идет на счет в Айлендс-Кэйман, как обычно. Абсолютно никаких обратных следов нет.

— Отлично. Совершенно не хотел бы связываться со всеми этими бухгалтерскими хитростями в Нью-Джерси. За вами наверняка приглядывает налоговое управление, а начни оно рыться в ваших бумагах, может случиться что угодно. Никаких бумаг, никаких записей — вот мое правило. А если кто начинает очень уж раздражать, то он должен исчезнуть. Зарубите себе на носу! Единственное, что неизменно: никаких бумаг, никакой болтовни.

— Я запомню. — Вольфганг Гербер утвердительно кивнул. — Никаких бумаг, а если кто начинает докучать, то должен исчезнуть.

— Только маленький совет. — Энрико Мортелла посмотрел на него, тонко улыбнулся. — Если уж кому придется исчезнуть, так он должен действительно исчезнуть. Без следов, без осложнений. А если невозможно организовать таким образом, то подходить нужно тонко и с тактом. Без жестокостей — вроде пальбы и бомб в автомобиле. Теперь это не модно. Нет, мой дорогой Гербер, здесь нужна деликатность. Никто не должен ничего заметить, даже сама жертва. Иначе полиция начнет нос совать, а нам это совершенно не нужно. Или как? — И он снова улыбнулся.

Вольфганг Гербер глядел на него, как кролик на удава. Несмотря на летний зной, его пробирал озноб.

ГЛАВА IV

«Эрнст Эммануэль Хуман» — так было выбито большими, заметными буквами на нетесанном граните. «Доктор теологии, пробст в приходе Вибю». Ниже шло мамино имя, она умерла позднее. А в самом низу можно было прочесть буквы помельче: «Но превыше всего — любовь». В газон у надгробия была воткнута табличка на металлическом стержне: «Под присмотром церковного совета». Раньше могила была огорожена — здесь был четырехугольник разровненного гравия с большими камнями по углам, между которыми висели обрамлявшие могилу железные цепи. Словно в приступе демократии, по которой констатировалось равенство и равноправие всех и каждого напоследок, перед лицом смерти, дополнительные украшения с могил на маленьком кладбище были убраны. Вполне вероятно, что сыграли свою роль и профессиональные требования. Без сомнения, работникам куда проще и удобнее разъезжать между рядами надгробий и крестов по темно-зеленым газонам на маленьком тракторе для стрижки травы, чем сидеть на корточках и выпалывать сорняки вручную.