Моряк был отчасти рад, видя, что животное попалось само в западню, потому что, при его обратном спуске по пруту, его можно было уже изловить; но с другой стороны, оно могло наделать беды в чужой квартире. Эта последняя мысль заставила француза полезть вслед за орангутангом. Вскарабкаться по толстому пруту – дело не очень трудное, особенно для моряка, но когда он добрался до высоты окна и заглянул в него, то едва не свалился от ужаса на землю. Страшный зверь, ухватя старуху за ее распущенные волосы, размахивал перед нею бритвой. Крик несчастной только усиливал его ярость и, наконец, одним движением своей мускулистой руки, он перерезал ей шею, почти совершенно отделя голову от туловища. Вид крови еще более освирепил его: увидя лежавшую на полу без чувств девушку, он бросился к ней и сжал ей горло с чудовищной силой. Потом, оглянувшись, он увидал в окне лицо своего хозяина. Сознавая, по всей вероятности, что совершил что-то, заслуживающее наказания, и вспоминая о хлысте, он стал метаться по комнате, ища, как бы скрыть следы своего проступка, стащил тюфяк с кровати, раскидывал и ломал мебель, наконец, схватил труп девушки и засунул его в каминную трубу, а тело старухи выбросил из окошка на двор.
При его приближении к окну с этою кровавою ношей, моряк спустился, в смертельном ужасе, вниз по пруту и побежал домой, предоставляя орангутанга его собственной участи. Восклицания, вырывавшиеся у француза при виде ужасной сцены, перемешивались с злобным визжаньем и бормотаньем орангутанга и были расслышаны толпой.
Остального почти нечего прибавлять. Животное убежало, без всякого сомнения, тем же путем, которым забралось в комнату, успев скрыться, прежде чем была выломана входная дверь. Через несколько дней после своего рассказа нам, тот же моряк успел его изловить и продал такой редкий экземпляр очень выгодно в парижский «Jardin des Plantes». Лебон был освобожден немедленно после обстоятельного донесения Дюпэна полицейскому префекту, который, несмотря на свою дружбу к моему приятелю, всегда досадовал на его проницательность, и был теперь очень недоволен неожиданным разрешением загадки. Он не мог даже удержаться от насмешливых замечаний по поводу лиц, сующихся не в свое дело.
– Пусть себе тешится! – сказал мне Дюпэн. – Пусть болтает, если ему от этого легче; я-то все же доволен, что побил его в его собственной специальности. Но нет ничего удивительного в том, что он дал промах в этом случае. Он слишком хитроумен для того, чтобы иметь нюх. Он напоминает собою изображения богини Лаверны: одна голова без туловища… Но он все же славный малый. Он мне особенно нравится тем мастерским вывертом, который и завоевал ему репутацию такой проницательности: он умеет «отрицать существующее и изъяснить то, чего нет».
