Убийство в Тауэре - [11]

– Вот, Робби, – закончил Яков, – каким был заговор Гаури. Это случилось в Шотландии, а потом я приехал в Англию, и мои враги решили попытать счастья с порохом.

Он заметил, что Роберт с трудом старается его слушать. Бедный мальчик, ему придется научиться сосредоточивать свое внимание!

– Сосредоточенность, юноша, это секрет приобретения знаний – тебе об этом известно? Тренируй мозг, чтобы мысли не блуждали, вне зависимости от того, сколь скучна дорога и сколь приятны могут показаться луга на обочине. Эту науку я рано усвоил. Придется мне преподать тебе урок этого искусства.

– Ваше величество, вы и так мне так много дали!

– Сейчас все твои мысли заняты парчой и бархатом, не так ли? А твой старый папочка пытает тебя своими байками о кровавых убийствах. Дай мне руку, мальчик. Мы пойдем и выберем бархат на камзол и панталоны. И позаботимся, чтобы их сшили без малейшего промедления.

Яков поднялся на ноги и нерешительно раскачивался, пока не оперся на Роберта.

– Не бойся королевы. Она не любит тебя, мальчик, но не сможет повредить тебе. Королева – хорошая женщина, хотя, между нами, я часто считаю ее легкомысленной. А теперь… парча и бархат… шелка и атлас. Мы сделаем из Робби Карра человека, достойного находиться при дворе.

* * *

Принц Генрих выехал верхом из дворца Уайтхолл и свернул на восток. Он был скромно одет и взял с собой только одного слугу, поскольку не желал быть узнанным. Его визиты в Тауэр становились все чаще и чаще, и принц не хотел, чтобы о них пошли разговоры, иначе его отец запретит их. Но если Яков и поступит так, Генрих все равно найдет возможность навещать своего друга. Он мог проявлять упрямство, когда считал себя правым, но был не из тех, кто ищет неприятностей.

Было приятно ехать через Сити, и прогулка всегда доставляла ему удовольствие. Генрих гордился своей страной, которой, как он верил, в один прекрасный день станет управлять. Принц был решительно настроен приносить ей пользу, его голова была полна сотнями идей. Вот почему ему так нравились беседы с его дорогим другом – человеком, которым он восхищался, вероятно, больше всех на свете.

– Такие люди, как он, сделали Англию великой, – говорил Генрих своей сестре Елизавете, и его взгляд становился мечтательным. – Когда он говорит со мной, то открывает мне целый мир. Он должен иметь прекрасный корабль и быть его капитаном. А я бы сопровождал его в его путешествиях к еще неоткрытым землям. Но, увы, я – еще мальчик, а он – узник. Только мой отец может держать такую птицу в клетке.

Вдоль берегов Темзы стояли богатые дома с остроконечными крышами, высокими печными трубами и ухоженными садиками, спускающимися прямо к воде. Генрих чувствовал себя отважным, выехав в путь почти в полном одиночестве, но он решил никогда не проявлять трусости и поклялся, что у него никогда не будет нарядов, подбитых войлоком от кинжала убийцы. Лучше умереть, чем напоминать каждому смотрящему на тебя, как сильно ты боишься смерти!

Когда он станет королем, то непременно окажет поддержку смелым мореплавателям, а если они не будут согласны с ним в отношении государственной политики, не станет обращать на это внимание.

Генрих улыбался, глядя вперед, туда, где на горизонте возвышалась крепость, дворец и тюрьма.

Много людей с чувством обреченности побывало в этих застенках. Как много авантюристов бросало отсюда, с Тауэр-Хилл, последний взгляд на мир. Трава Тауэр-Грин была запятнана кровью королев.

И все же Генрих с содроганием смотрел на Тауэр – серые неприступные стены, бастион, казематы, покрытые свинцом крыши, зубчатые башни. Генрих искал взглядом ту, где томился его друг, – Кровавую башню.

Он чувствовал дрожь отвращения, входя в ворота. Охранники, хорошо знавшие его, отдали ему честь, прекрасно понимая, куда направляется принц. Их сочувствие было на его стороне – в Лондоне многим не нравилось, что ими правит шотландец. Генрих не казался им иноземцем, тем более что бросал вызов отцу, заведя дружбу с одним из его узников.

Стена, окружавшая внутренний двор, была увенчана двенадцатью башнями с фресками. Теперь перед ним простиралась старая крепость со рвом под стеной. Здесь находились центральная башня, королевские апартаменты и тюремная церковь Святого Петра.

Войдя в Кровавую башню, Генрих поднялся по лестнице в верхнюю камеру, где у окна за столом сидел мужчина и что-то быстро писал. Несколько секунд он не замечал принца. Генрих наблюдал за ним, и его гнев походил на физическую боль, он всегда так чувствовал, когда приходил проведать своего друга.

Мужчина поднял глаза. Его лицо было самым красивым из тех, что доводилось видеть Генриху. Но красивое не такой красотой, как у людей типа Роберта Карра. В лице заключенного ощущались сила и даже надменность – нечто, дававшее понять, что годы заключения не сломили его гордый дух.

– Мой принц! – произнес узник и встал из-за стола.

Он двигался скованно. Было известно, что сырой холод Тауэра проникает в кости и разрушает их.

«И такой человек должен так страдать!» – кипел от злости Генрих.

– Я пришел снова, – сказал он.

– И как и прежде, вы желанный гость.

– Как ваши кости?