Убийство в спальном вагоне - [7]

Кабур спустился по лестнице. В рассчитанной на несколько человек кабине с покрытыми рисунками стенами он вдруг осознал, что не знает, кому звонить. В газете говорилось: Уголовной полиции или в районный комиссариат.

Он поискал номер телефона в справочнике с разодранной обложкой. Нашел префектуру. Вспомнил ноги убитой, фотографию в газете. Там говорилось о черных лодочках, о бусах. Он пытался сосредоточиться на том, что делает. Интересно, первый ли он из пассажиров звонит туда?

Когда Кабур произнес «алло», голос его был хриплым, так что пришлось прокашляться. Он сказал, что является пассажиром «Марсельца» из купе, о котором пишут в «Франс-суар», зовут его Кабур. Помимо своей воли он произнес последнюю фразу столь категорически и столь напыщенно, что на том конце провода сказали: «Ну и что из того?»

Там были не в курсе дела. Обождите, мол, надо выяснить. Не вешайте трубку. Он звонит не по тому телефону. Кабур ответил, что не знал этого.

Облокотившись о полочку под аппаратом, он стал ждать, положив подбородок на руки. Трубка потрескивала около уха. Он уже начал жалеть, что позвонил.

Теперь Кабур тщетно пытался не отвлекаться, необходимо думать о поездке, о том, что надо сказать. И вспоминал только улыбку малышки, которая села в Авиньоне, как же ее там зовут? Забыл.

Он приехал к поезду за полчаса. Был ли уже кто-нибудь в купе? Никого. Впрочем, нет. Парень лет пятнадцати. Белокурый, грустный, одетый в поношенный твидовый костюм. Не совсем в их купе, около двери. Видно, из соседнего купе.

Рене Кабур тотчас снял пальто и положил на свою полку наверху справа. Мужчина в кожаной куртке и крашеная блондинка пришли в ту минуту, когда он соскочил на пол, и ему стало неловко, что они сделают замечание, ведь он встал в ботинках на нижнюю полку.

Жоржетта Тома появилась значительно позднее, за минуту или две до отхода поезда. Он стоял в коридоре. Ему было нелегко пропустить ее в купе, потому что проход был забит прощавшимися через окна пассажирами. Он почувствовал запах ее духов. Подумал, что раз в купе едут женщины, то нельзя будет раздеться. И еще о чем-то другом, таком глупом, что сам про себя отметил: «как глупо», и постарался забыть.

— Я о вас не забыл, — протрещал голос в ухо. — Еще секунду, и вас соединят. Не вешайте трубку.

Видимо, другие пока не прочитали газету и не звонили. Ему вспомнилась атмосфера купе, то, что всегда при этом так нравилось наблюдать, как каждый по-своему готовится к совместной поездке. Возможно, всех их соберут в качестве свидетелей, для очной ставки. Они будут сидеть вместе немного встревоженные на скамье в небрежно выкрашенной комнате.

— Слушаю, — раздался голос.

Репе Кабур повторил, что является одним из пассажиров «Марсельца», что его имя упомянуто в «Франс-суар».

Раздался короткий, резкий щелчок, отчего ему стало больно в ухе. И совсем другой голос произнес: «Комиссар Таркэн не вернулся, трубку возьмет инспектор Грацциано». Рене Кабур вспомнил, что был такой американский боксер среднего веса во времена Сердана. У инспектора была фамилия боксера.

Как раз над полкой, о которую он опирался обоими локтями, был нарисован неприличный рисунок. Малограмотная надпись гласила, что некто Ж. Ф. двадцати двух лет назначал здесь свидание ежедневно в 16 часов. Повернув голову, он убедился, что такого рода надписи были тут в изобилии.

— Инспектор Грацциано?

Это был он. Да, ему все известно. Назвал его господином Кабуром, как поступали клиенты, с которыми он разговаривает ежедневно по телефону в своем кабинете на площади Алезиа. Голос был густым, низким, как у диктора радио. Кабур представил себе человека с суровым лицом, широкоплечего, в рубашке с закатанными рукавами, уставшего после целого дня работы.

Инспектор с фамилией боксера сказал, что только возьмет чем писать. Потом, что слушает. Но заговорил сам: «Имя, фамилия, возраст, адрес, профессия?»

— Кабур, Рене. 38 лет. Инспектор по продаже хозяйственных машин. «Прожин». «Прогресс…» Да, именно так, «Прожин». Нет, я в пивной напротив Восточного вокзала. Живу на улице Синор, здесь рядом. Едва я прочитал в «Франс-суар»… Так вот, ничего, конечно, особенного, но я подумал, что должен вам позвонить…

Он правильно сделал. Итак, это он занимал полку, как там ее номер, 226, не так ли?

— Да, верхнюю, справа при входе, точно

— Вы сели на поезд в Марселе?

— Точно. Вчера вечером.

— Вы не заметили во время поездки ничего особенного?

У него едва не вырвалось, что он не так уж часто бывает в поездках и поэтому ему многое казалось «особенным», но ответил:

— Нет, ничего.

— Когда вы сошли с поезда?

— По прибытии. Я хочу сказать, почти сразу.

— Когда вы покидали купе, вы не заметили ничего особенного?

Теперь ему захотелось глупо засмеяться, это слово звучало уж слишком нелепо. Он ответил:

— Нет, ничего, но может заверить, что в ту минуту жертва была еще жива.

— Вы знаете жертву?

— Вы хотите сказать, понимаю ли я, о какой женщине идет речь? Я видел ее фото…

— Были ли еще женщины в купе?

Они этого не знали. Значит, никто еще не звонил. Эта мысль произвела на него странное впечатление: он первым приехал к поезду, первым вышел из вагона, стал первым свидетелем.