Убийство в музее восковых фигур - [57]

– Нужно наложить швы. Я заклеила рану пластырем и забинтовала.

– Почему вы это сделали?

Ее палец, лежащий на спусковом крючке пистолета, напрягся.

– Пока я пошла вам навстречу и сказала им, что вас здесь нет. Это… мой кабинет, и мне поверили. Хочу напомнить вам, впрочем, что вас еще ищут и вы полностью в моей власти. Одно мое слово… – В глазах ее опять появилась злость. – Я сказала, что вы мне понравились. Но если я обнаружу, что вы пришли сюда, чтобы повредить этому заведению или погубить его… – Она остановилась. Видно было, что она обладает безмерным терпением, – Значит, так, сударь. Если вы сможете доказать, что находитесь здесь на законных основаниях, я с удовольствием поверю вам. Если нет, я в любой момент могу нажать кнопку и вызвать охрану. Тем временем…

Я попытался сесть, но почувствовал, что голова у меня раскалывается от боли, и снова прилег. Мы находились в большой комнате, комнате женщины; она была украшена черным с золотом японским лаком, на который отбрасывали приглушенный свет бронзовые лампы. Черные бархатные портьеры на окнах были задвинуты, воздух пропитан густым запахом глицинии. Проследив за моим взглядом, она сказала:

– Мы в моей личной комнате, смежной с кабинетом. Сюда никто не войдет, если я не позову. Итак?…

– Ваша обычная манера говорить, мадемуазель Августин, – произнес я дружелюбно, – совсем не вяжется с вашей новой ролью. И в этой новой роли вы прекрасны.

Она хрипло отозвалась:

– Только не думайте, что такой грубой лестью… – Позвольте заверить вас, что мне и в голову ничего подобного не приходило. Если бы я пожелал завоевать ваше расположение, мне следовало бы оскорбить вас – тогда бы я понравился вам больше. Разве не так? Напротив, это вы у меня в руках!

Я спокойно посмотрел на нее, стараясь казаться безразличным. Она заметила, что я хлопаю по карманам в поисках сигарет, и коротким кивком указала на лакированную коробочку на табурете сбоку от меня.

– Объясните, что вы имеете в виду.

– Я могу спасти вас от банкротства. Вам бы этого хотелось больше всего на свете, разве не так?

Она угрожающе сверкнула глазами:

– Осторожней!

– Разве я ошибаюсь? – спросил я, притворяясь удивленным.

– Почему вы… почему все… считают, что я думаю только… – Она взяла себя в руки, едва не взорвавшись, и спокойно продолжала: – Вы раскрыли мою тайну, сударь. Вы видите меня такой, какой я всегда хотела быть. Но, пожалуйста, не увиливайте. Что вы имели в виду?

Я не спеша закурил.

– Во-первых, мадемуазель, давайте примем за аксиому одну вещь. Будем исходить из того, что не так давно вы владели только частью Клуба Цветных масок, а теперь приобрели его целиком.

– Почему мы должны исходить из этого?

– Мадемуазель, прошу вас! Это совершенно законно, вы же знаете… Меня осенило благодаря шишке, которую я получил после того, как услышал кое-что от господина Галана. Да еще этот счет в банке на миллион франков… Вряд ли столько заработаешь, будучи простой… как бы это сказать… привратницей!

Это был выстрел наугад, мысль о миллионе только что пришла мне в голову. Но я вдруг понял, что это так и есть и что надо было быть слепцом, чтобы не понять всего этого раньше. Миллион франков, я должен был об этом догадаться, не накопишь только благодаря предоставлению второго входа…

– И вот… я полагаю, что смогу представить вам доказательства того, что Галан намеревается предать вас. Если мне это удастся, вы меня выведете отсюда?

– Ага! Значит, вы все-таки зависите от меня! – воскликнула она удовлетворенно.

Я кивнул. Она посмотрела на револьвер и вдруг порывисто швырнула его на пол. Потом подошла и села рядом со мной, испытующе глядя мне в глаза. Наверное, она прочитала в них, что на меня действует ее близость, что я понял выражение ее губ и глаз, которое не имело ничего общего с банкротством. Да, она почувствовала мою симпатию, и я бы не сказал, что это ей не понравилось. Улетучилась вся ее ершистость. У нее чуть заметно участилось дыхание, из-под полуприкрытых век поблескивали глаза… Я продолжал как ни в чем не бывало курить.

– Зачем вы здесь?

– Чтобы получить улики по делу об убийстве. Вот и все.

– И… вы их получили?

– Да.

– Надеюсь, вы установили в таком случае, что ко мне это не имеет отношения?

– Это не имеет ни малейшего отношения ни к вам, мадемуазель Августин, ни к вашему клубу.

Она сжала кулаки.

– Клуб! Клуб! Это все, что вы можете сказать? Думаете, у меня только деньги на уме? Послушайте! Вы знаете, почему это место было мечтой моей жизни?

Жесткая линия ее рта немного разгладилась, она медленно облокотилась на подушки и, глядя мимо моего плеча, напряженным голосом заговорила:

– На свете есть только одна совершенная радость – вести двойную жизнь: рабочей лошади и принцессы. Противопоставлять и сравнивать их каждый день. Я это делаю. Каждый день новый сон. Днем я сижу в своей кассе, надеваю бумажные чулки, сражаюсь с мясником, считаю каждое су. Я ору на детей на улице, сую билеты в грязные лапы, готовлю капусту на дровяной плите, чиню папины рубашки. Все это я делаю с охотой, с удовольствием мою полы… – Мадемуазель Августин передернула плечами. – Зато по ночам я могу в тысячу раз полнее прочувствовать удовольствие от всего этого. Представьте себе! Прошел день. Я закрываю музей, отправляю папу в постель… и прихожу сюда. Каждый раз это как «Тысяча и одна ночь» наяву!