Убийство в кибуце - [43]

— Складный рассказ сегодня необязателен, — заверил он ее. — Расскажите, кто она, что она и какие люди ее окружали.

Пока она поворачивала лицо к окну и щурила глаза, Михаэль вспоминал, о чем они говорили в секретариате кибуца тем вечером, когда с Махлуфом Леви и Моше искали бутылочку с паратионом. Дворка без всякого напряжения рассказала, что она делала весь день. До полудня у нее были занятия в школе, а потом она пошла в столовую. Хотя было уже довольно поздно, она легко отвлекалась на всякие идеологические вопросы. Даже тогда она умудрилась прочесть ему небольшую лекцию, в которой чувства ее били через край, несмотря на обычную сдержанность, и объяснить, почему она не любит готовить дома.

«Я противница того, — Михаэль помнил, что она говорила, почти дословно, — чтобы люди запирались в своих домах и питались там. Совместные ужины — это тоже одно из достижений кибуцев». Даже тогда, в секретариате, Дворка была абсолютно уверена, что только ей дано познакомить его с «духом кибуца». Но и тогда ему мешало чувство неловкости, которое он перед ней испытывал, несмотря на необходимость как-то сблизиться с ней и завоевать ее расположение. Когда он в секретариате попросил ее рассказать о совместных ужинах, она стала говорить так, словно перед ней сидел человек, неспособный ее понять. «Кибуц меняется, меняются и традиции в столовой. Люди готовы поступиться общественным ради семейной ячейки».

Когда она говорила о себе, о мельчайших подробностях своей повседневной жизни, ему казалось, что она его допускает в святая святых и делает ему честь, которой он был недостоин.

— Иногда и я грешу и не иду в столовую, но лишь тогда, когда у меня уже нет сил, и я не хочу ничего есть, кроме стаканчика йогурта. Но в остальных случаях я иду туда, потому что это единственная возможность повидаться с людьми и посидеть с ними за одним столом. Можно обговорить все на свете, ради этого, собственно, мы и собираемся. — Тут она замолчала, словно вспомнила, что говорит с чужаком, и еще раз подчеркнула: — Мы — последний бастион, в котором еще нет отчуждения, в мире, пораженном страхом. А вы видели нашу столовую? — неожиданно спросила она.

— Конечно, — с чувством ответил Михаэль, — красивая, современная, вся в мраморе и кафеле и оборудована по последнему слову техники.

На самом деле он просто произнес то, что она от него ожидала, но каково было его удивление, когда, оказалось, что он не угадал ответ и нарвался на вспышку ее гнева:

— Вот из-за этой расточительности и происходит падение нравов среди изобилия. Это плата за пресыщение. — Он посмотрел на нее в замешательстве, а потом стал задавать новые вопросы о том, как она провела день, когда произошло убийство.

Она ему сказала, что намеревалась заглянуть в лазарет после обеда, но по дороге встретила Рики, которая рассказала, что Оснат сделали укол и она сейчас отдыхает. Тогда она решила пойти домой.

— Это между столовой и лазаретом, недалеко от детского сада, — говорила она ему тогда в секретариате, — и я решила по дороге домой заглянуть в садик, потому что у младшего была простуда, а поскольку Оснат заболела…

— И вы заходили туда? — перебил ее Михаэль.

— Нет, в это время там был тихий час, а в детском саду главное — не нарушать распорядок. Появление родителей нарушает режим. По моим подсчетам, воспитательница должна была уже уложить детей спать, и я, чтобы не мешать, решила подождать, пока дети не проснутся.

Даже во время того вечернего разговора в секретариате он настаивал на соблюдении секретности, правда не вдаваясь в объяснения, но уже тогда она встретила его просьбу с поджатыми губами. Он вспоминал все это, пока она сидела перед ним, то открывая, то закрывая глаза. Казалось, что она не столько искала правильный ответ, сколько примерялась, стоит ли вообще отвечать этому чужаку. Спрашивая о ее отношениях с Оснат тогда, в секретариате, он услышал ее печальный ответ: «Недавно мы с ней разошлись по одному идеологическому вопросу».

— Почему же вы не начали с этого разногласия? — Михаэль решил сейчас задать этот вопрос.

Дворка вздохнула:

— Нужно начинать с того, что Оснат родилась не в кибуце, ей не нравилось коллективное обучение, она не жила в доме малютки с другими детьми. И поскольку у нее не было солидной базы… — Дворка замолкла на середине фразы и вдруг, совершенно неожиданно для него, бросила: — Вы знаете, кем был ее отец? — После этих слов она сделала вид, что сожалеет о сказанном. Она намеревалась вновь вернуться к изложению основных принципов, но Михаэль уже зацепился за ее последние слова.

— И кто же был ее отец? — спросил он, быстро вспомнив уверенный ответ Моше о том, что ее отца никто не знал и никаких родственников за пределами кибуца у нее не было.

— Помимо меня и моего супруга, никто в кибуце ничего об этом не знал. Никто не пытался связаться. Но сейчас, когда таить все этой уже не имеет никакого смысла, — тут она перешла на трагический шепот, — я могу сказать, что он был мелким спекулянтом на черном рынке в годы лишений.

Михаэль не скрыл своего удивления и спросил:

— И это все?

Дворка смогла разглядеть в нем это разочарование: