Убийство в Кантоне - [8]

— О нет! Я всего лишь торговец из западной части города, — поспешно возразил Тао Гань.

— Ну конечно, простите меня! — смиренно потупилась она.

— А с чего ты взяла, будто я чиновник? — полюбопытствовал Тао Гань.

Девушка, немного помедлив, объяснила:

— Вы вполне свободно говорите на кантовском, однако мой обостренный слух уловил столичный выговор. Кроме того, когда вы приказали схватить тех бродяг, в вашем голосе слышалась непритворная властность. И еще: в этом городе каждый занят исключительно самим собой. Ни один простой горожанин не посмеет в одиночку вступиться за женщину, на которую напали двое разбойников. Могу добавить, что чутье подсказывает мне: вы человек добрый и деликатный.

— Обоснованные рассуждения, — сухо заметил Тао Гань. — Кроме последнего, ибо тут ты заблуждаешься!

Искоса взглянув на девушку, он заметил, как на ее неподвижном лице мелькнула улыбка. Широко расставленные глаза и полные губы придавали облику незнакомки несколько чужеземный вид, и тем не менее она казалась Тао поразительно красивой. Дальше они шли молча, а когда достигли северо-восточного угла рынка, девушка оборонила:

— Я живу в четвертом переулке направо, и теперь лучше мне побыть провожатым.

На узкой улице, куда они свернули, было совсем темно, и девушка, легонько постукивая палочкой по мостовой, принялась нащупывать путь. По обеим сторонам улицы стояли ветхие деревянные дома в два яруса. Когда они оказались в четвертом переулке, все вокруг окутала кромешная тьма. Тао Ганю приходилось ступать крайне осторожно, чтобы не споткнуться на неровной скользкой мостовой.

— Эти дома сдаются внаем, и здесь живут семьи рыночных торговцев, — пояснила девушка. — Но возвращаются они домой далеко заполночь, поэтому сейчас так тихо. Ну, вот мы и пришли; Осторожно, ступени! Они очень крутые.

Пора было прощаться, но Тао Гань, подумав, что, раз уж он зашел так далеко, надо как можно больше узнать об этой удивительной девушке. Поэтому Тао последовал за ней наверх по скрипучей деревянной лестнице. Добравшись до верхней ступеньки, она подвела провожатого к двери и, толкнув ее внутрь, сказала:

— На столе справа вы найдете свечу.

Тао Гань, достав из рукава трутницу, зажег свечу и оглядел маленькую, почти пустую комнату. Пол устилали широкие доски, стены покрывала потрескавшаяся штукатурка, но большая часть помещения оставалась открытой — только бамбуковая ограда отделяла комнатку от плоской крыши соседнего дома. Чуть дальше на фоне вечернего неба рисовалась выгнутая крыша более высокого дома. Комната была на редкость опрятной, легкий ветерок разгонял знойное марево, все еще тяготившее город. Подле свечи на столе — дешевая, сохраняющая тепло чайная корзинка, глиняная чашка, плоская деревянная тарелка с несколькими ломтиками огурцов и длинный тонкий нож. Напротив стола — низкий деревянный стул, а у стены — узкая скамья. В глубине комнаты Тао Гань заметил высокую ширму из бамбука.

— Как видите, я мало что могу предложить вам, — грустно сказала девушка. — Я позволила вам прийти сюда только потому, что больше всего на свете не люблю быть кому-то обязанной. Я молода и недурна собой. Если вам угодно взять меня, то я согласна. Мое ложе за этой ширмой. — И поскольку гость уставился на нее в безмолвном удивлении, она спокойно добавила: — Вам нет нужды беспокоиться — Я больше не девственница. В прошлом году надо мной надругались четверо пьяных матросов.

Тао Гань окинул взглядом бледное лицо слепой.

— Либо ты до предела испорчена, либо невероятно чиста, — недоверчиво протянул он. — Но как бы то ни было, твое предложение меня не интересует. Зато я люблю изучать людские характеры; а твой — прелюбопытная загадка. Так что короткая беседа и чашка чаю как нельзя лучше возместят все, чем ты, по твоему разумению, мне обязана.

Губы девушки тронула легкая улыбка.

— Прошу вас, садитесь, я только сменю платье.

Она исчезла за ширмой, а Тао Гань налил себе чаю из чайника, стоявшего в корзинке. Прихлебывал чай, он с любопытством разглядывал коробочки, прикрепленные к бамбуковому шесту, под скосом крыши. Их оказалось не меньше дюжины, разных размеров и форм. Обернувшись, Тао увидел на полке под скамьей четыре больших глиняных горшка с туго прилаженными плетевыми крышками. Он озадаченно нахмурил брови и прислушался. Сквозь шум большого города слышался настойчивый, стрекочущий звук, который ему никак не удавалось распознать. Звук вроде бы исходил из-под крышек коробков.

Тао Гань поднялся со стула и подошел к ограде, дабы повнимательнее к ним приглядеться. На каждом коробке были крохотные отверстия, откуда и доносился звук.

И тут он наконец догадался. Внутри сидели сверчки. Самого Тао Ганя не особо занимали эти насекомые, однако он знал, что очень многие увлекались пением сверчков и держали их дома, зачастую — в дорогих маленьких клетках из слоновой кости или серебряной проволоки. А кое-кто питал пристрастие к сверчковым боям. Такие люди приносили своих лучших бойцов винные лавки или на рынок, где пару таких насекомых помещали в бамбуковую трубку с большим отверстием и, понукая тонкой палочкой, принуждали драться. Зрители обычно бились об заклад на немалые деньги. Тао Гань вдруг заметил, что каждый коробок издает слегка отличный от других звук, но все перекрывало чистое, мелодичное пение, исходившее из крохотной тыквенной бутыли, подвешенной к самому краю шеста. Начинаясь с низкого звука, постепенно становившегося все выше, это пение достигало удивительной звонкости и чистоты. Тао снял тыковку и поднес к уху. Но внезапно вибрирующее пение сменил низкий гул.