Убийство - [10]

Рэгз открыл глаза. Улыбка исчезла. Он убрал руки с клавишей и положил их на колени. Не стал ни орать, ни ругаться. Даже не шевелился. Тишина сгустилась такая, что хоть ножом ее режь. Он махнул ей рукой, чтобы она подошла. Она нехотя, нога за ногу, двинулась к нему. Лицо стало настороженным. И вдруг Рэгз резко отправил ее обратно. Это получилось довольно грубо.

Она вернулась на свое место. Рэгз снова опустил руки на клавиши, и она снова запела. Я чуть пошевелился. Рэгз слегка кивнул мне, и я замер, впитывая ее голос, всю ее впитывая в себя.

Песня закончилась. И я зааплодировал, забыв и о Рэгзе, и о том, что вообще не имею права здесь находиться, — так это было здорово.

Рэгз сощурился. Потом ухмыльнулся и сделал жест в мою сторону.

— Видишь, детка, ты уже имеешь успех. Считай, что ты сдала экзамен.

Было ясно, что он издевается. Над ней, конечно, потому что мы с ним были приятелями и частенько болтали о том о сем. После его слов она посмотрела в мою сторону, и, черт побери, я вспомнил, до чего же я грязный! Тогда она повернулась ко мне спиной, нагнулась, выпятила зад и повертела им у меня перед носом.

Рэгз захохотал. Он хохотал и колотил кулаками по крышке пианино. Она что-то крикнула, но в этом шуме мы не разобрали слов, хотя ясно было, что она выругалась.

Он все хохотал и стучал, когда она сошла с эстрады и отправилась в гримерную.

Я тоже попытался улыбнуться. Конечно, и мне было смешно, но не настолько.

Глава 3 Рэгз Макгайр

Я встретил ее около четырех месяцев назад, в одном местечке в Форт-Уэрте, в конце Западной Седьмой улицы. Я не искал ее специально, я тогда вообще никого не искал. В тот вечер я просто вышел пройтись и шел, покуда не устал, — так я и оказался в этом заведении.

Это был крошечный бар под открытым небом, огороженный решеткой, там было множество столиков и толпа народа с пивными кружками. Я сел и тоже заказал себе пива.

Официантка принесла мою кружку, а вслед за ней подошла еще одна женщина и подсела к моему столику. Она выглядела довольно жалко, хотя мне было совершенно наплевать на то, как она выглядит. Я дал ей пару долларов и сказал, что нет, спасибо. Она ушла, а на эстраду вышел оркестр, точнее, трио — саксофон, пианино и ударник.

Смотреть было не на что, хоть они и назывались диксилендом. Но они исполняли музыку, по крайней мере, старались ее исполнять, а в наше время это кое-что значит.

Они сыграли «Сахарный блюз», и «Ванг-ванг», и «Глупца». Их жалкое мяуканье наводило на мысль о протянутой руке и картонке с надписью «Помогите на пропитание». Поэтому в перерыве я послал к ним официантку с двадцатидолларовой бумажкой.

То, что это двадцатка, я заметил, когда деньги были уже у нее в руках. Я собирался дать им пятерку, хотя и это вряд ли мог себе позволить. Вообще было много такого, чего я не мог себе позволить. Но она уже взяла деньги, и они уже перестали играть, так что я оставил все как есть.

Официантка указала на меня. Они дружно встали, поклонились, заулыбались, я даже имел глупость подумать, что они меня узнали. На самом-то деле нет, конечно. Тем более, что я-то был музыкантом, а не просто играл за деньги нечто вроде музыки, под которую не решился бы плясать даже сам святой Витт. Видимо, в глазах этих ребят я был просто великим транжирой. И в глазах всех остальных в этой забегаловке — тоже.

Я заметил, как официантка направилась к угловому столику. Там, лицом ко мне, сидел мужчина. Вид у него был нетрезвый, а костюм вряд ли стоил дороже восемнадцати долларов. С ним сидела девица, я видел только ее спину. Официантка пошепталась с ней, и девица поднялась со стула. Ее спутник попытался было протестовать, тогда из-за угла вышел здоровенный тип с закатанными рукавами, сгреб его за шиворот и вышвырнул вон.

Девица остановилась около эстрады. Раздался взрыв аплодисментов, сопровождаемый стуком кружек о столы. Мое сердце ухнуло, я вытаращил глаза и даже приподнялся со стула. Потом я снова сел. Конечно, это была не Джейни. Да и что ей делать в подобном заведении? Не в ее привычках шляться по барам. К тому же я совершенно точно знал, что сейчас она дома, возится с детьми, пьянствует и распутничает...

Джейни вернулась в Нью-Йорк. Тем вечером я долго разговаривал с ней по телефону и просил, чтобы она спела «Меланхоличную малышку», одну из лучших песен, которые мы записали. Одну из дюжины тех, что, слава Богу, до сих пор неплохо раскупаются. Хотя я и не могу себе представить, кому они нужны. Может, клиентам психушки. Должно быть, этих бедняг держат взаперти до тех пор, пока они окончательно не превратятся в слабоумных.

Так черт возьми, с какой же стати я тогда тратил время на разговоры с одним из этих якобы образованных ублюдков. Одним из тех, кто выпендривается со своими статейками о современных музыкантах стиля «бит». Я тогда спросил его, могу ли задать ему один вопрос? Предположим, печатник начнет делать вариации на тему его статьи. Предположим, он уберет какую-нибудь строчку и вставит вместо нее свою, а потом заменит и пунктуацию. Как бы он себя чувствовал, если бы с его работой так поступили?

Этот тип не стоил того, чтобы тратить на него время. Он даже плевка моего не стоил. А еще называл себя музыкальным критиком — Господи, критиком, — а сам никогда не слышал о «Блю стил».