Убийство с гарантией - [61]

Он понял, что она сейчас скажет, и промолчал, внутренне съежившись перед ударом.

— С братиком своим трахалась, я все слышала, — выплюнула Ульяна. — А ходит с таким лицом: вы все грязь под моими ногами. Смотрит на меня, как на говно. Она даже имени моего не знает, говорит про меня «эта» и «она». Сама она — говно. Извращенка. Шалашовка. Весь город п…дой своей скоро накроет.

Пользуясь тем, что он оцепенел, она выхватила решительно бутылку и основательно приложилась к ней, а потом повисла у него на шее, тяжело дыша в лицо, прошептала:

— Пошли, пошли. Я лучше ее.

— Прости. Этого между нами не будет. А все, что тебе должен, я верну.

Он достал все деньги, что у него остались, запихнул купюры ей поглубже в карман и зашагал к метро. Набежавшие слезы сделали из глаз какие-то кривые зеркала, все кругом уродливо.

Василь

«Печенье овсяное; печенье злаковое в бумажных обертках. Конфеты шоколадные с начинкой; конфеты карамельные; леденцы; конфеты «Ириски». Колбаса твердокопченая. Чай байховый черный», — старательно писал Василь. Для заключенного посылка — самая большая и едва ли не единственная радость. В описи нужно указать все, до самых мелочей, чтобы ничего не прилипло к чужим жадным рукам.

Почтальонша посмотрела на адрес на бланке, потом — уже внимательно, цепко — на него, но от комментариев воздержалась. «Неделю идти будет», — сказала только. Да пусть и дольше идет, лишь бы все дошло. Он мог бы взять посылку с собой, но переться с двадцатикилограммовой коробкой в поезде — неудобно, громоздко. Лучше он поедет налегке, а посылочка уже сама придет, вслед за ним.

Трудные времена он пережил, по-настоящему трудные. Правда, первое время казалось, что все эти перемены ему даже на руку. Ажиотаж вокруг «Ремонта» был бешеный, но люди приходили не сдавать ботинки, все хотели в основном поглазеть. На него пялились, как на зверя в клетке. Он гонял любопытных старух, городских сумасшедших, детишек, и даже иногда журналистов. В конце концов он занял глухую оборону, окопался у себя и стал реже выходить курить. Поток новых ненужных посетителей подмочил репутацию, — некоторые из тех, кто приходил в ремонт по делу, раздражались из-за толпящихся ротозеев и забыли к нему дорогу. На стекле однажды кто-то написал «Убийца» и стрелочку под словом пририсовал, чтобы ни у кого не осталось сомнений, где именно искать убийцу. Устал Василь от всего этого, очень устал.

А потом случилось и вовсе неприятное. Иван дал ему знать, что договор расторгает, что в течение двух месяцев «надлежит освободить помещение». Не на словах заявил, а просунул бумажку распечатанную в дверь, когда Василя не было, — как почтальон. Понятно, что Василь со своими фанатами теперь тут как бельмо на глазу. Что замарался он по самые уши, и Ивану видеть его у себя больше не хочется. Но неужели нельзя было поговорить со своим самым старым, самым преданным арендатором, сказать ему честно: «Нехорошие воспоминания ты во мне будишь, Василь, давай не будем мозолить друг другу глаза». Но нет — ему записочку, видите ли, сунули. Он старался не падать духом. Нашел помещение в том же районе, в подвальчике многоквартирного дома. Здесь было даже просторнее, чем на прежнем месте, и плату брали разумную. На работу ходил, делая крюк, чтобы не видеть свой торговый комплекс, свою прежнюю жизнь. С мстительной горечью думал, что обзаведется клиентурой лучше прежней. Но дом попался какой-то неладный, жильцы высокомерные, падки на спецэффекты, а не на настоящее качество. Здесь предпочитали обращаться в сияющую стеклянную коробку, в которой, по словам ее владельцев, брались ремонтировать абсолютно все — от космических кораблей до босоножек. И хоть у обоих мартышек, которые трудились в коробке, руки росли из задницы, люди к ним шли. А как же — у мартышек ведь нарядненько и модненько. А то, что они обувь чинить не умеют, — не беда. Мартышки, выходцы из Средней Азии, еще и успевали гадить Василю тут и там — крали его вывеску-раскладушку, на которую он раскошелился, а когда он стал ее приковывать цепью к перилам, принялись замазывать ее черной краской.

Старухи, те, конечно, Василю обрадовались, они, даже если вход вовсе досками забить, все равно прорвутся туда, где лучше и дешевле. Но молодежи и людей среднего возраста у него могло бы быть и побольше. Он прямо спросил однажды молодую мамочку с коляской: «Почему ты продолжаешь ходить к мартышкам, хотя они тебе так набойки крепят, что те слетают через неделю? Я же сам вижу, что ты одни и те же туфли к ним носишь. Что тебя заставляет туда таскаться?» Но девушка только смутилась, ничего толком не ответила и стала Василя вовсе избегать. А за все спасибо Ульяне. Что уж говорить, встряску она ему устроила будь здоров.

* * *

Из комплекса его увели, так ничего толком и не объяснив. А он так был ошарашен, что даже возмущаться не мог. Все твердил: «Это какая-то ошибка, никого я не убивал». «Разберемся», — сказали ему коротко. А арендаторы, что остались к тому часу в комплексе, смотрели круглыми глазами — их Василя в браслетах уводят, как каторжника какого-то. И никто ведь не подошел, не спросил — что ж вы творите, это же наш Василь, он ничего плохого сделать не мог.