Убийство с гарантией - [36]

— Как ты себя чувствуешь, Кирюша?

Вырвав руку, он поморщился и спросил:

— Тебя уже вызывали?

— Свидетелем-то? Еще нет. Тебе больно?

— Допустим, больно. Если вызовут звонком, без повестки — посылай на хрен.

— Кирюша, что же теперь будет?

— Что, что? Суд будет.

— Ты только поправляйся.

— Поправлюсь, не реви. Без меня не начнут. Главное, чтобы твой шибзик воду не мутил, чтобы говорил, что взбесился по пьяни. Аффект, туда-сюда.

Даже такая короткая речь утомила его. Не хватило буквально одного сантиметра лезвия, чтобы рана на боку вышла не «тяжелой», а «несовместимой с жизнью». Кирилла доконала не операция, а температура, которая поднялась вскоре после нее и никак не спадала. Ему закатывали сначала один антибиотик, а потом и сразу три, но температура к двенадцати часам дня заползала уже за тридцать восемь, а к вечеру поднималась до вовсе опасных цифр.

Кирилл стал раздражительным, на все ее ласковые словечки отвечал демонстративным молчанием, шутить перестал. Ее попытки завести разговор о его здоровье вызывали у него только гнев. Она говорила: «Давай промеряем тебе температуру», а он спрашивал сухо, что новенького слышно по поводу суда. Он злился, что Андрей недоступен в своем изоляторе, и срывался на ней. Даже предложил ей однажды поехать к Андрею и поговорить с ним «по-человечески». «Интересно, — хотелось спросить, — это тебе из-за температуры померещилось, что он будет со мной разговаривать? Выслушивать какие-то мои пожелания по поводу предстоящего суда?» Но, глядя в горячечно блестевшие глаза брата, она прикусывала язык. «Сначала — спасти Кирилла, все остальное — потом», — твердила она про себя, как мантру.

Она соврала, что от встречи Андрей отказался. Это свидание доконало бы ее. Мало того, что она преступница, мало того, что из-за нее Андрей сидит в изоляторе, так еще и Кириллу плохо и день ото дня все хуже. Страшные, беспросветные дни она тогда пережила. Все ее дела были только больница, кроме которой она заезжала разве что в магазин. На третий день после несчастья она обнаружила на телефоне пропущенный звонок от шефа. На работу она просто перестала приходить. Сначала даже удивилась: что начальник от нее хочет? Потом спохватилась — ах да, она же не уволилась. Она написала ему сообщение: «Извините, больше не выйду, семейные обстоятельства».

Ночевать она приезжала в квартиру на Просвещения, так просто было удобнее, эта квартира ближе к больнице, чем их квартира с Кириллом. А насчет всяких там кошмаров, которые якобы могут мучить ее по ночам на этом ужасном месте, так это полная ерунда. Кошмар — вот он, наяву, вполне реальный. Андрея закрыли, а Кирилл в больнице чернеет и худеет. Утром первым делом нужно было ехать за продуктами. Она покупала только все самое вкусное, надеясь, что Кирилл соблазнится, наконец, каким-нибудь лакомством.

Передачки Андрею она совала охранникам, и ей хотелось им сказать: «Не смотрите вы на меня так. Когда-нибудь я поговорю наконец с Андреем. Я объяснюсь, только не сейчас, потом. Теперь нужно ехать в больницу и делать все, чтобы Кирилл поправился». А проклятая температура все росла. В фильмах процесс лечения заканчивается обычно словами доктора: «Операция прошла успешно». Оказалось, что в жизни операция — это только лиха беда начало. Инфекционные осложнения легко уносят жизни тех, кто счастливо пережил тяжелое хирургическое вмешательство. Друзья Кирилла, которые его навещали, перестали приговаривать: да ладно, все будет путем. Сидели теперь возле кровати с кислыми рожами. Кирилл стал тяготиться их присутствием, она это видела. Хотелось сказать всем этим отвратительно здоровым людям: «Не можете помочь — перестаньте сюда таскаться, без вас тошно». Она взорвалась, когда приятель Кирилла, упитанный розовощекий весельчак, похожий на апоплексичного пупса, принес Кириллу икону. Раньше приятель говорил: «Хватит киснуть, выписывайся уже поскорее, и мы с тобой выпьем пивка». Теперь он принес икону и поставил ее на тумбочку. «Ты совсем с ума сошел? Чего еще удумал?» — не выдержала она и хотела уже икону убрать. Но Кирилл сказал — оставь. В этот момент правда, которой она боялась взглянуть в лицо, наконец открылась целиком: температура может Кирилла убить. Это вполне в ее силах. Ну и на фига Кирилл постоянно твердил, что судьба человека находится в его собственных руках, если сейчас ничего нельзя сделать, ровным счетом ничего? Всю жизнь он ее учил, что нужно барахтаться и царапаться в любой ситуации, а сам будет любоваться на икону, уповая, что та ему поможет? Кирилл прикрыл глаза. Теперь он часто отключался прямо на середине разговора.

Кирилл может не выжить. Но все, о чем он думал, — это о суде. И сейчас он объяснял Пупсу: «Прокурор наверняка будет шить ему сто пятую, но раз дело было по пьяни, туда-сюда, защита, скорее всего, настоит на сто одиннадцатой». Следователя к Кириллу все-таки недавно пустили, и настроение у него, когда он убедился окольными путями, что Андрей «не рыпается», а говорит все, чему его учили, улучшилось. «Я сказал, что я не в претензии, — продолжил Кирилл, осушив стакан воды (пить он стал больше, чем обычно), — но тут уже полюбовно не разойтись. Все равно немножко посидеть ему придется. Если бы не эта дурная бабка…» — «Ладно, ты, главное, поправляйся», — сказал Пупс. Разговор его уже утомил. «Вику жалко, столько ей вытерпеть пришлось». — Кирилл не уловил прощальных ноток в голосе Пупса. Она не подняла глаз, потому что раскладывала лекарства Кирилла по ячейкам таблетницы. Желтые и голубые — самые важные, остальные — так, полезный гарнир. Пришла докторша, катя перед собой штатив для капельницы, и Пупс наконец ретировался.