Убийство по-домашнему - [7]

— Сан-Диего, — еще раз неуверенно повторил я, после чего добавил: — Я служу в военно-морском флоте?

— В военно-морском флоте? — рассмеялся доктор Крофт. — Какие странные мысли возникают в твоей бедной разбитой голове! Пару месяцев назад ты ездил в Сан-Диего, чтобы поступить на службу в армию, однако тебя не приняли. Помнишь?

Кровать была очень удобная, а усилие, которое я вынужден был сделать над собой, чтобы сохранить настроение подозрительности, оказалось слишком изнуряющим. Теперь доктор Крофт казался мне очень милым человеком, понимающим, благожелательным… Может, он слишком ласков, но если не считать этого, то вполне приятен…

— Странно, — сказал я, стараясь изо всех сил полностью доверять ему. — Мне почему-то кажется, что все было совсем по-другому. Но Сан-Диего все же о чем-то напоминает мне. В том числе и о военно-морском флоте. У меня такое впечатление, что я довольно долго служил в военно-морском флоте. С ума сойти можно!

— Но ведь это совершенно естественно! Подсознательные желания, превратившиеся вследствие контузии в конкретные образы. Ты ведь сам знаешь, как страстно хотел поступить на службу в военно-морской флот. Теперь это желание исполнилось — в твоем подсознании. Ну, впрочем, хватит этой болтовни. — Он похлопал меня по плечу. Его ладонь была смуглой и теплой. — Мы еще вернемся к твоим воспоминаниям. Сомневаюсь, чтобы ты помнил о том, что у меня здесь в горах небольшая частная больница. Какие-то туристы, проезжающие мимо в автомобиле, обнаружили тебя, лежащего у дороги. Они выяснили, где находится ближайшая больница, и привезли тебя ко мне. По счастливому стечению обстоятельств, они попали именно к твоему лучшему другу.

— И я был без сознания? — спросил я, слушая его рассказ, как какое-то приключение, которое произошло с кем-то совершенно посторонним.

— Ты пришел в сознание почти сразу же после того, как тебя доставили в больницу, но был не в самом лучшем состоянии. Нам пришлось тут же оперировать тебе ногу и руку. К счастью, еще было не очень поздно и мы избежали опасных осложнений. Однако больше всего, Горди, меня беспокоило сотрясение мозга. Рука и нога — это мелочь, они не причинят тебе ни малейших забот, ни боли. Однако когда я закончил накладывать гипс и ты проснулся после наркоза, твоя память оказалась отнюдь не в полном порядке. Ты совершенно не понимал, что с тобой происходит, и не ориентировался в ситуации. Я довольно долго держал тебя под воздействием успокаивающих средств, поскольку хотел дать возможность мозгу отдохнуть после всего того, что произошло. Ты потом даже несколько раз приходил в сознание, однако по-прежнему не мог сопоставить все, что с тобой случилось. Я сделал вывод, что ты страдаешь временной амнезией, или потерей памяти. Успокаивающее лечение я проводил в течение полных двух недель, пока наконец не подумал, что лучшим лечением будет твое возвращение домой, где вид знакомых лиц и окружения быстрее вернет тебе память. Однако похоже на то, что я оказался слишком большим оптимистом. — Он смущенно улыбнулся.

Его темная рука вторично мягко притронулась к моему плечу. — Но пусть тебя все это не огорчает, старина, — закончил он. — Сотрясение мозга быстро не проходит, кроме того нельзя также предвидеть, как долго продлится потеря памяти. Однако, вероятнее всего, постепенно твое здоровье все же начнет приходить в норму. Возможно, уже через несколько дней или часов…

— Или… лет? — угрюмо продолжил я.

— Нет, нет! Ничего подобного! Ты не должен поддаваться депрессии, Горди!

Его глаза, похожие на глаза одалиски, наблюдали за мной из-за шелковистой занавески ресниц.

— Нет! Я совершенно искренне говорю тебе, что продолжаю оставаться оптимистом! Что касается ноги и руки, тут ты можешь быть совершенно спокоен. Я даже допускаю, что уже завтра разрешу тебе немного передвигаться по дому, в кресле на колесиках. Ты увидишь старых знакомых, навестишь хорошо знакомые тебе места. Да, я в самом деле оптимист!

Хотя я знал, что все то, что он говорит, это обычная тактика врача, но тем не менее почувствовал себя гораздо спокойнее. Меня охватило глубокое расслабление и абсолютная пассивность. Со мной здесь мать и благожелательный друг — врач. Оба делают для меня все, что в их силах. Стало быть, о чем мне беспокоиться? Я лежу в красивой комнате, за мной ухаживают, обо мне заботятся. Все очень добры ко мне, я Горди Френд, Гордон Рентон Френд Третий. Вскоре я узнаю, что следует из того факта, что я Гордон Френд, и начну вести прежний нормальный образ жизни.

Я огляделся в залитой солнцем золотисто-серой комнате.

— Значит, это мой собственный дом? — с большим удовольствием спросил я доктора Крофта.

— Конечно, Горди. После смерти отца этот дом является твоей собственностью.

— Отца? Моего отца?

— Как, ты не помнишь отца? — Доктор Крофт явно удивился. — Мне кажется попросту невозможным, чтобы кто-то мог не помнить старого Гордона Рентона Френда Второго.

— Он был известным человеком?

— Известным? В определенном смысле, наверняка. Он переселился сюда из Сэйнт-Пола всего лишь за несколько лет до смерти. Но даже за столь короткое время сумел остаться у всех в памяти.