Убийство на улице Длинной, или Первое дело Глюка - [17]

Друзья сидели на скамеечке в густой тени старой шелковицы. Скоро должен был подойти паровозик с вереницей открытых вагончиков – дачный поезд, – и увезти их в город. Этого, если честно, ни тому, ни другому не хотелось. Особенно Глюку. Вместо душной конторы таможни он просидел утро в душной комнате участка; всего только праздничного удовольствия: дорога на Фонтан (на извозчике, в кружевной тени акаций) и обратно (в открытом летнем вагончике, мимо кружевной тени акаций). Мимо моря, мимо дачных садов, мимо барышень.

— А хочешь, Феликс, с местом преступления ознакомиться? — спросил вдруг Квасницкий, пыхнув папироской. — Могу поспособствовать…

Глава 3

Ох уж этот Квасницкий!

Глюк, удивленный, даже раздосадованный, пытался выпытать у него тайну: откуда он так хорошо осведомлен об обстоятельствах преступления, — а Леня лишь улыбался, многозначительно и загадочно, и туманно намекал, что-де имеются источники, как у всякого уважающего себя серьезного журналиста…

А ведь — как вы, наверное, уже догадались, — это все мадам Лискович, все она!

Мадам Лискович относилась к тому же разряду (роду? виду?) дам, что и мама Феликса Глюка. Дам, коим препятствия неведомы. Дамы этого разряда (или рода, или вида) в наших краях встречались, да и сейчас встречаются, очень часто. Пусть юбки их перестали быть пышными, сузились, съежились, открыв коленки (и даже у некоторых пупки), пусть вежливое с некоторым фривольным оттенком обращение "мадам" сменилось фамильярным, панибратским даже словом "девушка" (вплоть до пенсионного возраста, а иногда и часть этого пенсионного возраста отхватывая). Они есть, и они пребудут вечно.

Они созданы из стали. Да, нет, какая там сталь! Титановый сплав! Алмаз! Победит!

Они не понимают слова "нельзя".

Какое может быть такое "нельзя", когда им, дамам, надо.

Нет, не так, не надо, а НАДО.

И препятствий для них не существует, и существовать не может.

Впрочем, наверное, дамы такого рода, или вида, или разряда, созданные не из Адамова ребра, а из сверхпрочного материала, встречаются не только в наших благословенных краях, а и в других местах: в Москве, в Петербурге или на острове Тасмания.

Нет, не думайте, что они просто идут напролом, бездумно, как танк, как носорог по бездорожью или как агент канадской торговой фирмы через входную вертушку предприятия. Не замечать препятствия и смести его своим напором – это всего лишь один из тактических маневров. Имеются также и стратегические.

Стратегический маневр мадам Лискович заключался в добыче информации и поиске "концов".

В прокуратуре и суде "концы" имелись: товарищ прокурора коллежский асессор Сигизмунд Адамович Поняткович приходился родственником господину Лисковичу, пусть очень далеким – но родство признавал.

С судом было еще проще: старший следователь окружного суда жил с мадам Лискович в одном доме, только мадам Лискович – в третьем этаже окнами во двор, а господин Чемоданов – в бельэтаже, окнами на Троицкую улицу. С господином Чемодановым мадам Лискович знакома доселе не была, но раскланивалась с его супругой.

Господин Чемоданов пообещал помочь, во всяком случае, заняться этим делом.

Родственный визит к господину Понятковичу, рассказ о несчастной сестре мадам Лискович, госпоже Гороховой, горькой вдовице, и о сыне ее (очень хороший мальчик, заботливый, не пьет, не курит, политикой не интересуется, матери помогает!) – и несколько слезинок, и несколько вздохов…

Господин Поняткович развел руками: дело пока что в стадии расследования, прокуратура им не занимается. Можно бы, конечно, взять под прокурорский контроль, но – как это попонятнее выразиться? Оснований пока что мало. Вот если бы дело это привлекло внимание общественности…

Ах, общественности? Ну так привлечем! — мадам Квасницкая, мама Лени Квасницкого, приходилась родственницей самой мадам Лискович. Родственницей не очень далекой – двоюродной сестрой, и, в отличие от господина Понятковича, родство не признающей. Но как раз это-то непризнание относилось к тому роду препятствий, каковых в случае надобности просто не замечают. Да еще такая удачная оказия — супруги Квасницкие уехали на Кислые Кавказские Воды, а газеты ("Коммерсант Юга" и "Вестник Юга") господин Квасницкий оставил на сына Леню.

А дальше уже было совсем просто: Леня, по своей журналистской практике знакомый с почти всеми большими людьми города, поехал к Цванцигеру, обеспокоенный судьбой родственника (получается, что студент Горохов, подозреваемый в убийстве, приходился Лене троюродным братом). Цванцигер, заломив ручки, закричал, что не хочет иметь с этим делом ничего общего, и жалеет, что пустил на дачу чужих людей, и вообще он эту дачу продаст, а купит новую, в Люстдорфе или даже на Каролино-Бугазе…

Но, покричав, дал записку к госпоже Новиковой; и Леня Квасницкий был в тот же вечер на даче принят, обласкан, напоен чаем; и томная, изнывающая от жары Елизавета Александровна поведала Квасницкому о смерти "бедняжки Мими", и о странном околоточном, похожем на парикмахера, и с надушенными, как у парикмахера, усами, и о том, как увели студента, и прислугу, и "этого звероподобного садовника"…