Убийство на улице Чехова - [5]
Но Аввакум, увы, его ошеломил.
— Улица, где вы живете, — сказал он, — обозначена на полах вашего макинтоша… Вот! — и он указал на отчетливые пятна. — На улице Чехова роют траншеи, и земля, которую выбрасывают землекопы, имеет красноватый оттенок. Эти пятна по краям вашего макинтоша… Проще простого догадаться, что вы живете на улице Чехова, не правда ли?
— О да! — вздохнул Астарджиев. — Улицу развезло, и ничего удивительного, что по краям пальто есть следы этой красноватой грязи. Но вы наблюдательный человек, очень наблюдательный, это качество делает вам честь. — И неожиданно самым чистосердечным образом предложил: — Если хотите прогуляться по улице Чехова, уважаемый товарищ археолог, почему бы вам не зайти ко мне? Выпьем по чашке кофе. Мой сын работает в Ливии, посылает мне оттуда самый настоящий кофе, прекрасный по вкусу и аромату!
Вот как Аввакум Захов познакомился с профессором Астарджиевым.
Случайной ли была их первая встреча, случайным ли было это знакомство?
Кто знает? По мнению Аввакума, процент НАСТОЯЩИХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ очень низок по сравнению с процентом НЕНАСТОЯЩИХ. А если так…
Но, как бы то ни было, в первую их встречу профессор подал к кофе и по рюмочке греческого коньяка. И, рассказав Аввакуму, что у него в селе есть родственники, пользующиеся его имуществом, спросил совета.
— Они предлагают вместо платы за пользование имуществом посылать мне каждую осень по двадцатилитровой дамаджане домашнего вина и свиной окорок. Как думаете, согласиться мне?
Аввакум посоветовал согласиться.
Читателю уже известно, что вечером в день своих именин Астарджиев послал своего зятя, Краси, в подвал, чтобы он отрезал там кусок окорока и налил вина. На обратном пути, неся эти вещи, Краси и обнаружил своего тестя убитым…
Проклятые случайности. Не похоже ли это на темный лес, где бродишь, потеряв дорогу, спотыкаясь о какие-то коварные корневища и цепляясь за хитросплетения густых колючих ветвей…
— Какая метафизика помутила тебе разум? — Аввакум подозрительно посмотрел на меня, выслушав метафорические тирады о случайностях в нашей жизни. — Какие тебе еще там корневища и ветви? Улица Антона Павловича Чехова отлично заасфальтирована.
Аввакум Захов и профессор Астарджиев были коренными гражданами квартала, о котором идет речь; я, Краси Кодов и Надя Кодова, по отцу Астарджиева, — мы были «чужаками» и приходили сюда лишь в гости. К профессору меня привел Аввакум. Будучи по природе склонным к приключениям, я в то же самое время тихий и терпеливый игрок в шахматы. Это мое качество очень нравилось профессору. Когда ему стали присылать из села дамаджаны с вином, он любезно угощал и меня. Однако наполнял мой стакан только наполовину вином, доливая его доверху водой из водопроводного крана.
— Пусть будет винцо и на потом! — покачивал он головой и заговорщически мне подмигивал.
По характеру профессор был скрягой, а этого вина ему было особенно жаль: ведь его присылали из его родного края!
Еще одного человека, кроме Аввакума, профессор угощал неразбавленным вином — своего сына Радоя, который был на два года моложе Нади. Он работал инженером-нефтедобытчиком в Ливии. Когда Радой приезжал в отпуск, профессор Астарджиев словно молодел: радость встречи, как волшебная губка, стирала по крайней мере десяток лет с его худого, изборожденного глубокими морщинами лица. Радой был, безусловно, красавец, донжуан, весельчак, но за его эффектной, почти легкомысленной внешностью четко просматривался холодный и расчетливый ум. Этот парень (по крайней мере так мне показалось) в любой момент отдавал себе точный отчет в том, что почем на житейском рынке. Вот кто не мог случайно ошибиться и бросить на ветер какой-нибудь «грешный» лев…
Завершу свое краткое введение упоминанием еще об одном лице, посещавшем дом профессора. Это его экономка Дора. О ней я знал следующее: ей столько же лет, сколько и Наде; она вдова бывшего сотрудника института; приходит в дом профессора утром, уходит после обеда. Хрупкая русоволосая красавица северного типа. В ее наследственных генах из сотен комбинаций в течение веков проявились, наверное, родовые черты некоего норманнского рыцаря, прошедшего через болгарские земли во время походов крестоносцев. Чего только не случалось на этом свете! Так это или нет, не знаю, только Дора — загадочная женщина, женщина-мечта. (И если северная красота Доры была «мечтой», то присутствие ее в доме профессора — загадкой.) Быстро установившаяся дружба Аввакума и профессора Астарджиева длительное время оставалась непостижимой для моего ума, совсем как уравнение из труднейшего раздела алгебры. В своем жизнеописании этого редкого, этого знаменитого человека я отмечал, что к пятидесяти годам он стал одиноким; у него не было друзей, в своих отношениях с женщинами он довольствовался случайными знакомствами. Я был предан ему и не совру, если скажу, что он любил меня. Но полноценной, равноправной дружбы у нас не могло быть: мы с ним были неравноценными личностями. Потому что, посудите, возможна ли дружба между идолом и идолопоклонником? Последний испытывает беспредельное восхищение, которое ничто не в силах поколебать, тогда как первый снисходительно прощает ему нищету духа. Когда идолопоклонник случайно попадает в поле его зрения, идол похлопывает его по плечу, даже даст рекомендательное письмо, состоящее из двух строчек, в какое-нибудь учреждение, чтобы его поклоннику предоставили подходящую работу. Но никаких дружеских чувств к своим поклонникам не питает, потому что много знает о них и видит в их душе то, что они скрывают от других, а иногда и от самих себя. И я считаю, что идол, много зная людей и много зная о людях, является самым одиноким существом на свете.
