Убийство моей тетушки. Убить нелегко - [56]

Глава 6

С неохотой, но вынужден признать: в одном Спенсер прав, тетя и вправду пребывает в очень нервозном, каком-то суетном состоянии. Все время смотрит так, будто вот-вот что-то скажет, но передумывает. Несколько раз я ловил на себе ее пронзительный взгляд, когда она думала, что я не замечаю. Опять-таки за каждой трапезой непрестанно шарит рукой по кольцу для салфетки или по вилке, чем приводит меня в бешенство. Попробовал бы я проделывать такое за столом в детстве – сразу последовало бы резкое замечание.

Конечно, теперь, придя относительно меня к судьбоносному, как она полагает, решению, тетка с беспокойством ждет результата – попаду я в сети или нет. До некоторой степени это объясняет ее поведение, но все же не полностью. У меня из головы не идет ее последнее обещание «принять меры» – все еще не ведаю, ни по какому поводу (с ней вечно остаешься в неведении), ни что именно это за меры. Возможно, схема по избавлению от моей персоны и есть «мера»? Не уверен. Не могу отделаться от подозрения, что в рукаве у нее припасен еще какой-то туз. Туз неприятный, она сама его побаивается и не очень хочет с него ходить, но постепенно склоняется к выводу: если понадобится – придется. А ведь тетка моя – женщина очень решительная, на мелочи размениваться не станет, так что можно ни секунды не сомневаться: что бы она там ни обдумывала – это нечто кардинальное, поистине крутое. В самом деле, если как следует разобраться, я немного встревожен. А если разобраться еще лучше – встревожен сильнее, чем немного. Скажу больше: если бы у меня не был готов собственный план, вряд ли бы я осмелился при таких обстоятельствах остаться в доме. Или уж, во всяком случае, мне следовало бы во что бы то ни стало прояснить ситуацию и допытаться, что у старухи на уме. Если каким-то чудом, по какой-то несчастной случайности мои намерения снова не реализуются, если она снова что-то пронюхает, мне останется только спешно скрыться – с максимальной скоростью, какую способна развить «Ла-Жуаёз». Когда придет великий день – а придет он либо в следующее воскресенье, либо через воскресенье (тем или другим воскресным вечером должно стать ясно, принес ли Эванс хрен для вечернего застолья – уж я за ним прослежу), – все будет готово к мгновенному бегству. Конечно, в высшей степени маловероятно, что мне придется к нему прибегнуть; что мне вообще придется делать что-нибудь, кроме как сидеть и ждать, но не помешает держать наготове автомобиль и пару смен одежды. Что должно воспоследовать в худшем случае? Сам не знаю и, честно говоря, не хочу сейчас об этом размышлять. Наверное, не может последовать ничего страшнее временной ссылки в Бирмингем. Слишком уж тетка печется о чести нашего никому не нужного и не интересного рода, слишком уж переполняет ее гордость от ношения «титула» «госпожи Пауэлл из Бринмаура» (чем тут гордиться, не понимаю и никогда не пойму), чтобы пойти на публичный скандал «в благородном семействе». Ну а там, после короткого опыта совместного проживания – к кому в Бирмингеме старуха меня ни соизволит послать, – я легко смогу убедить этого кого-то, что без меня ему будет лучше. Настолько лучше, что он, в свою очередь, сможет убедить в этом даже такого человека, как моя тетя. Однако оставаться под одной крышей с нею для меня, конечно же, станет невозможно.

Пока же меня огорчает еще одна вещь. Видите ли, я более не уверен, что растение, опознанное мною как борец, действительно является борцом. Проблема в том, что, движимый неуместными угрызениями совести, я не смог заставить себя вырезать иллюстрации из всех этих допотопных книг по садоводству, и теперь приходится полагаться на память. Листья, по-моему, выглядят как-то не так. К тому же, по моим расчетам, аконит сейчас должен цвести, а он не цветет. Впрочем, в словаре значилось «с июля по сентябрь», а сейчас уже давно сентябрь, так что, видимо, это нормально. Но очень хочется знать наверняка! Ну, собственно, в самом худшем случае – если тетя примет внутрь парочку совершенно безвредных корешков совершенно безобидного растения – тоже ничего страшного не случится, и впоследствии можно будет повторить попытку. Однако как все это меня уже утомило! И, случись отсрочка, у Спенсера с тетей появится больше времени на затягивание бирмингемской удавки вокруг моей шеи. Кстати, я попробовал выдернуть один стебель, чтобы выяснить, конусообразный ли у него корень, но целиком извлечь его из почвы не смог, а лопатой копать не хочу из боязни выдать себя. И из той же боязни не хочу выдергивать более одного стебля.

На этом месте я убрал дневник в маленький сейф, подаренный мне много лет назад, – никогда не оставляю его лежать на видном месте дольше минуты, – и отправился прямиком в сад, где находилась тетя. Почему бы ей самой не предоставить мне крупицу полезных сведений? При известном такте и осторожности, вероятно, удастся их из нее выудить.

– Разрешите вам помочь, тетя Милдред? – начал я. – Вам, знаете ли, не следует так напрягаться. На днях, возвращаясь в Бринмаур, я встретил Спенсера. Он всерьез за вас беспокоится.

Тетка, казалось, была удивлена, и, надо признать, у нее имелись на то основания. Она стряхнула с зубцов граблей полчервяка (мне более или менее успешно удалось скрыть непроизвольную дрожь отвращения, каковая всегда охватывает меня при виде извивающихся разрубленных пополам беспозвоночных) и подобрала с земли тяпку.