Убийство моей тетушки. Убить нелегко - [27]

Подхватив под мышку Так-Така – из боязни, что он наткнется на какую-нибудь бродячую корову или замешкается в опасной зоне, – я вылетел из-за угла садовой ограды и пулей пронесся к спасительному склону у родника. Насколько я успел заметить, все обошлось. Скрытый небольшим обрывом, я торопливо зашагал к месту проведения операции и «заложил» печенье слева от дороги. Так-Так забился у меня на руках, заскулил и попытался лизнуть в лицо, увидев, что сладость, как всегда, остается лежать на земле. К счастью, лаять он не стал – знал уже, что вскоре до него доберется. Такому хозяину, как я, можно верить. Я сделал следующий ход – с быстротою молнии пересек дорогу, пристегнул к ошейнику Так-Така поводок и залег за деревом в густых зарослях папоротника. Бог мой, а ведь я не подумал, что, припав к земле, не смогу видеть дорогу! Ладно, неважно, зато все хорошо слышно.

Я успел как раз вовремя. Даже немного рано. Впрочем, не скажу вам точно, сколько пришлось ждать. Наверное, не очень долго, но это «не очень» показалось мне вечностью и, наверное, Так-Таку – в томительном предвкушении команды «взять!» – тоже. Парадоксальная уместность этого слова вдруг дошла до моего сознания. В самом деле – «взять!» Взять все бесчисленные творимые ею унижения и оскорбления. Взять хоть самые недавние из них: сцену с Уильямсом и его забором, пылающие щеки Мэри, насмешки Гербертсона и ухмылки Хьюза. В памяти возникли бесчисленные притеснения из более давних времен, все эти нескончаемые «Эдвард, не смей!», которыми пронизаны нежные дни моего детства. Взять все это вместе – и отплатить сполна! Витая в вихрях таких заоблачных мыслей, я услышал наконец шум мотора. Собрав в кулак все нервы, а также конец поводка Так-Така, я начал обратный отсчет секунд. Затем с громким криком или хриплым шепотом – сейчас уже не помню – разжал губы, а за ними кулак.

Я не видел, я только слышал: пронзительный вопль со стороны дороги, хруст рулевой колонки, визг Так-Така, скрежет тормозов – все за какую-то долю секунды. Потом – грохот потерявшего управление автомобиля. Я вскочил на ноги и успел заметить, как он исчезает за краем пропасти. И еще – как дверь со стороны водителя изо всех сил выдавливается наружу руками и заталкивается обратно силой воздушного потока. Потом машина исчезла из виду.

Я поспешно бросился проделывать брешь в живой изгороди. Теперь, пожалуй, никто не станет возмущаться тем, что я ее испортил… Странно, как такие пустяковые мысли могут вторгаться в сознание при таких-то обстоятельствах. В ушах у меня звучал скрежет и лязг металлического корпуса, с возрастающей скоростью низвергавшегося в пропасть, бившегося бортами то об один, то о другой древесный ствол, вновь и вновь переворачивавшегося вокруг своей оси, – пока он наконец не приземлился с оглушительным «бух!» на самом дне Лощины. Вернувшись к кромке обрыва, я успел к этой последней конвульсии машины. Не думаю, что смогу когда-нибудь забыть это зрелище, столь грандиозное в неукротимой силе разрушения. Автомобиль, казалось, изогнуло пополам, чтобы тут же разметать на бесконечное число мельчайших обломков, какие только можно себе представить. В теле тети не могло остаться ни единой целой кости.

Однако она, как ни странно, частично преуспела в своих попытках выбраться наружу. Собственно, даже и выбралась, но со своего места я ясно видел: это ей не слишком помогло. Ударом ее выбросило наружу, и теперь она лежала, безвольно обмякнув, – видны были только ноги, голова же покоилась где-то в густых зарослях ежевики. Я спустился к ней. Судя по положению тела и по его спокойной неподвижности, все было кончено. Я не доктор и не способен провести никакого медицинского освидетельствования, но в результате такового не сомневался. Сама мысль о прикосновении к мертвому телу мне противна. Так что я оставил ее одну. Стыдно признаться, но меня слегка тошнило.

Только выбравшись обратно наверх, я понял, что произошла трагедия. У обочины, почти касаясь носиком такого любимого им печенья, лежал малыш Так-Так. Тут тоже не требовалось врачебного осмотра, чтобы убедиться – его с нами больше нет. Наверное, я отпустил поводок слишком поздно – задержал всего лишь на малейшую долю секунды, а пес беспечно, не обращая внимания на машину, бросился через дорогу и даже достиг противоположной стороны, но колесница Джаггернаута, срываясь в пропасть, безжалостно и равнодушно переехала его. Не быть больше Так-Таку моим верным спутником и товарищем. И я не мог не вспомнить слов тетки о том, что, если он не станет жить по ее правилам, она «примет меры». Вот и приняла, хоть и невольно.

Бедный Так-Так! Схватив с земли печенье и забросив его за ближайшие кусты ежевики, я заставил себя поднять обмякшее тельце и зашагал с ним обратно к дому. Оплакивать потерю времени не было. Время было только действовать. И все же я пришел в такое расстройство, что едва мог сдержать слезы.

Естественно, я заранее обдумал, что именно следует предпринять на данном этапе. Некоторое время я колебался между вариантами. Не лучше ли просто устраниться и ждать, пока следы аварии обнаружит кто-то другой? В этом случае у меня появляется преимущество полного, так сказать, отмежевания от происшедшего. Но внутренний голос все время подсказывал: мудрее всего будет именно мне выступить в роли если не очевидца, то, во всяком случае, свидетеля, оказавшегося случайно где-то, куда донеслись звуки катастрофы. И вышло к лучшему, что именно на второй идее я выстроил свой план: ведь Так-Так редко удалялся от меня на большое расстояние, а раз он, бедный крошка, оказался столь трагически вовлечен в эту историю, значит, и мне логически надлежало находиться поблизости.