Убийство Моцарта - [124]

– Да нет же, таверна называлась «Золотой змей»! Она и вправду была на Карнтнерштрассе, внизу, в подвале. Моцарт ее посещал. Мне кажется, никуда она не делась, хотя сам я теперь редко посещаю таверны.

– «Золотой змей», – повторил Джэсон. – Поблизости от Раухенштейнгассе.

– Да, да. Дейнер действительно может оказаться важным свидетелем. И Анна Готлиб тоже. Мне пора идти. Встретимся здесь через неделю.

И Эрнест удалился своей по-прежнему живой и стремительной походкой.

37. Йозеф Дейнер

На следующий день Джэсон явился к Гробу, не сомневаясь, что тут же получит тысячу гульденов. Но банкир заявил:

– Не хочу быть невежливым, но боюсь, что это нарушит условия господина Пикеринга, который оговорил, что сумму эту следует выплатить его дочери…

– Мы оба имеем право распоряжаться деньгами, – вмешалась Дебора. – Если вы против, я подыщу себе другого банкира. – Обеспокоенный банкир принялся уверять, что он не хотел никого обидеть; что он дорожит их дружбой и, несомненно, постарается угодить госпоже Отис. Но Дебора, к удивлению Джэсона, проявила твердость и потребовала перевести тысячу гульденов на имя мужа.

– Пользуйся ими по своему усмотрению, – прибавила она.

– Я хочу забрать наличными остаток в триста гульденов. Тысячу гульденов я заберу у вас при отъезде из Вены.

– Вы уже точно назначили свой отъезд на первое июня?

– Губер не разрешает нам оставаться дольше.

– Теперь-то он будет к вам более снисходителен, – сказал Гроб. – Я упомянул о тысяче гульденов, и это произвело на него впечатление. Деньги уважают все, даже полицейские чиновники. Если вы займетесь только ораторией, а политические дела оставите в покое, уверяю вас, неприятностей не будет. Ко мне заходил Шиндлер узнать, лежит ли у меня сумма на имя Бетховена, и сказал, что Бетховен вновь принялся за ораторию. Как и всем нам, без денег ему не обойтись.

Таверна, действительно, находилась рядом с Раухенштейнгассе, но отыскать ее оказалось делом нелегким. Дбора с трудом разобрала надпись старинными готическими буквами, толстый слой пыли покрывал вывеску, а маленькая, едва различимая стрелка указывала вниз.

Они спустились по темной лестнице и, к своему удивлению, оказались в хорошо освещенном, просторном зале, где все говорило о старине. За столами сидело несколько посетителей.

– Это таверна Дейнера? – спросил Джэсон у слуги.

– Дейнер бывает здесь только по вечерам. Что ему передать?

– Когда вы его ждете?

– Около восьми вечера. Смотря каких он ждет сегодня гостей. Сюда приходит много музыкантов, хотя меньше, чем во времена Моцарта.

– А Сальери тоже сюда заходил? – поинтересовался Джэсон.

– Он любил тут пить кофе.

– Скажите, а как выглядит Дейнер?

– Обыкновенный человек, как все.

Наружность Дейнера поразила их. Мужчину такого маленького роста им еще не приходилось встречать. Искривленный позвоночник делал его еще ниже. Хрупкий, как птичка, подумал Джэсон. Зато природа, обделив его в том, что касалось осанки, наградила взамен прекрасной благородной головой: широкое лицо, красивый орлиный нос и высокий лоб.

Дейнер держался настороженно, одежда незнакомцев и их манеры выдавали в них не простых посетителей. Он сделал вид, что занят подсчетом дневной выручки, но подозрительность не покинула его даже тогда, когда Джэсон, желая начать разговор, сказал:

– Мы друзья Моцарта.

– Моцарт давно умер.

– Поэтому-то мы и пришли к вам, господин Дейнер.

– Мы американцы, – пояснила Дебора. – И нас интересует Моцарт.

– Он давно умер, разве вы не знаете? В декабре исполнилось тридцать три года со дня его смерти. – Один из посетителей стал выражать недовольство, и Дейнер направился к его столу. Уладив дело, он не вернулся к ним, а пошел прямо к выходу.

Пока Джэсон в растерянности раздумывал, как доказать ему искренность своих намерений, Дебора опередила мужа. Преградив Дейнеру дорогу, приветливо улыбаясь, она сказала:

– Нам говорили, что Моцарт был очень к вам привязан. Не меняя сурового выражения лица, Дейнер спросил:

– Кто вам это сказал?

– Его вдова.

– Откуда ей знать? Я был для нее простым слугой.

– Его свояченица тоже вспоминала о вас, – подтвердил Джэсон.

– Которая из них?

Сделай он сейчас ошибку, почувствовал Джэсон, и Дейнер для него навсегда потерян.

– Софи, – осторожно ответил он.

Чуть заметная улыбка осветила лицо Дейнера.

– Софи рассказывала, как вы заплатили доктору, когда у нее не оказалось денег.

– Неужели она еще помнит об этом? Тридцать три года, а она не забыла!

– Софи с благодарностью вспоминала, как вы ей помогли, позвали доктора, когда Моцарт заболел.

– Кто-то должен был это сделать, ведь он был совсем одинок. Моцарт был таким добрым человеком, – произнес он словно про себя. – Таким мягкосердечным. Никогда никого не высмеивал. И на меня не сердился, когда я путал его заказ.

Дейнер подвел их к столу в углу комнаты и сказал благоговейно и печально:

– Моцарт любил сидеть вот тут. На этом стуле. В тот год стояла ужасная зима. Холодная, суровая.

– Зима девяносто первого? – спросил Джэсон. Дейнер кивнул и продолжал:

– Многие композиторы посещали в те времена мою таверну, одни надутые, как павлины, другие угрюмые и высокомерные, наподобие Сальери. Но приятнее Моцарта не было никого. В тот год он особенно часто бывал здесь – его жена часто надолго уезжала. Иногда появлялся и Сальери, он редко что заказывал, а больше наблюдал за Моцартом. Сальери всегда расспрашивал меня, какие кушанья предпочитает капельмейстер, а сам позволял себе самое большее глоток вина. У нас были комнаты для постояльцев, но Моцарт даже сочинять предпочитал здесь, в зале. На людях у него лучше спорилась работа. И еще он любил читать здесь немецкие, итальянские, французские, английские газеты. Меня восхищало, как он свободно, словно ноты, читает на всех языках. Заходившие в таверну полицейские в присутствии Сальери держались особо вежливо. Кстати, зачем я вам понадобился? Обо мне никто не вспоминал годами. После смерти Моцарта его жена ни разу со мной не встречалась, а его друзья и вовсе меня не замечали.