Убийство Кирова. Политические и уголовные преступления в 1930-х годах - [26]

Прежде всего, конечно, постепенная, под давлением обстоятельств и требований высокого руководства потеря партийности; рост низменных побуждений на почве самолюбия и внушения о его исключительности и исторической роли; бездумное преклонение перед Сталиным, определявшего каждого, усомнившегося в его непогрешимости, как врага народа.

29 сентября 1936 года Г. Г. Ягоду сняли с поста наркома внутренних дел, и бразды правления были возложены на Ежова; этим подчеркнуто редчайшее совместительство: нарком внутренних дел и секретарь ЦК ВКП(б). Таким образом, органы внутренних дел были выведены из-под контроля ЦК как коллектива.

В декабре 1936 года, во время VIII Чрезвычайного съезда Советов в Москве, проходил Пленум ЦК партии. Ежов, уже в новой роли, доложил о вредительской деятельности правых (Бухарина, Рыкова и других), хотя в сентябре того же года, после августовского процесса над Зиновьевым и другими, было опубликовано сообщение прокуратуры, что никаких данных о преступных делах правых — нет[45]. А вот прошло только два месяца, и Ежов уже нашел материалы! Группа членов ЦК, и в первую очередь такие, как Г. К. Орджоникидзе, И. Ф. Кодацкий, Г. Н. Каминский, С. С. Лобов, Н. П. Комаров, И. П. Жуков и другие, выступили с опротестованием материалов Ежова. Сталин, поняв ненадежность подобранных материалов, пошел навстречу сомневающимся и внес «гибкое» предложение — перенести обсуждение вопроса на два месяца, а за этот срок Ежову «доработать» материал. Чем это кончилось — известно по обстоятельствам, связанным с внезапным уходом из жизни Г. К. Орджоникидзе в начале февраля 1937 года.

Вот так, постепенно увлекаясь своей ролью, Ежов уже проявляет и свою «инициативу» в расширении репрессий, в расширении круга «врагов народа», произвольно, по заготовленным спискам и схемам, «вербуя» их из многочисленной среды наиболее активных и преданных делу революции подлинных коммунистов-ленинцев. Но Ежов уже слишком «много знает» о «подлинности врагов», о способах пыток и провокаций, о методах «следствия» — его держать опасно…

Собирают в Горьком материалы на Жданова, Микояна… Вошла в обиход в те времена фраза, будто бы сказанная Сталиным, когда он узнал о сборе материалов на Жданова, Микояна и других верных ему людей: «Так скоро и до меня дойдут…»

Весной 1938 года, как рассказывал мне в 1965–1966 годах сотрудник НКВД того времени А. А. Русецкий, Ежов, подобрав материал на секретаря ЦК Грузии Л. П. Берию, отправляет своего «верного», казалось, заместителя Гоглидзе для доставки Берии в Москву.

Гоглидзе бежит к Сталину, тот дает команду привезти Л. Берию в Москву… для назначения заместителем к Н. Ежову… Вот так и «пробирался» к власти Берия, как пишут теперь иные историки. Весной 1938 года Берию делают замом, а в декабре 1938 года, то есть спустя полгода, Берия уже нарком внутренних дел, а Ежов — нарком водного транспорта, но вскоре он исчезает и из этого наркомата… Где Ежов, куда он делся? Слухи — психически больной, живет в Крыму и лечится[46]. И только в 1956 году, после XX съезда, Ежова, расстрелянного в 1940 году, также причислили к врагам. Так кто же кого породил?

Перейдем к рассмотрению роли руководителей Управления НКВД по Ленинградской области в событиях, связанных с убийством Сергея Мироновича.

Прежде всего о Ф. Д. Медведе, бывшем с 1929 года начальником Ленинградского управления, после перевода его предшественника, С. А. Мессинга, в Москву. Филипп Демьянович Медведь — член большевистской партии с 1907 года, один из первых большевиков, привлеченных Ф. Э. Дзержинским к организации и работе ВЧК. Лично я познакомился с ним летом 1920 года, когда, будучи направленным из Новгорода на польский фронт, в Москве в ЦК получил, как медик, назначение в политинспекцию Главсанупра Наркомата здравоохранения. В этот момент Наркомздрав совместно с Московской ЧК проводили национализацию и ревизию Красного Креста, в котором засевшие «земгусары» и просто дельцы занимались хищением и спекуляцией медикаментами и диетическими продуктами. Возглавлял в Москве эту операцию начальник Московской ЧК Ф. Д. Медведь. Мне было поручено быть ее участником как представителю Наркомздрава. И в течение примерно двух месяцев мы с ним часто встречались.

В конце августа 1920 года я попросил наркома здравоохранения Н. А. Семашко отправить меня на польский фронт. По приезде в Минск, где были размещены учреждения Западного фронта, я вскоре на улице возле гостиницы встретил Р. М. Копыловскую, которая в 1919–1920 годах, в бытность мою секретарем Новгородского губкома РКП (б), работала в губкоме ВЛКСМ в одном с нами помещении, а секретарем местного комсомола был ее родной брат Павел Левитт. При встрече Копыловская пригласила меня зайти к ней в гостиницу, где она накормила меня по тем временам обильно и рассказала, что она работает в особом отделе штаба Запфронта, начальником коего является… Ф. Д. Медведь, с которым она соединила свою судьбу, став его женой.

Пишу об этом подробно, потому что в дальнейших событиях Копыловская сыграла весьма существенную и отрицательную роль.

Когда Медведь перевелся работать в Ленинград, я с ним встречался по работе, особенно часто в период 1930–1934 годов, когда мы были в составе бюро обкома и президиума облисполкома. В гости мы друг к другу не ходили, и Копыловскую я встречал лишь в театре, на торжественных приемах. У них рос сын Миша, любимец Кирова. Мишу привозили к Миронычу на квартиру, и он был баловнем всей кировской семьи.