Убийство как одно из изящных искусств - [16]

Громко к Туллию воззвал,

Приветствуя отца моей страны!

С тех пор, когда бы ни возникали у меня смутные побуждения лишить жизни одряхлевшую овцу, престарелую курицу и прочую «мелкую дичь», эти стремления заперты в тайниках моей души; что же до высших сфер нашего искусства, тут я расписываюсь в полнейшей своей несостоятельности. Мое тщеславие не возносится столь высоко. Нет, джентльмены, говоря словами Горация[93]:

Fungar vice cotis, acutum

Reddere quae ferrum valet, exsors ipsa secandi.

[Я стану играть роль точильного камня,

Который, хоть не может сам резать, может вернуть мечу остроту (лат.).]

Добавление к лекции «Убийство как одно из изящных искусств»

Немало лет тому назад я, как припомнит читатель, выступил в качестве любителя убийства. «Любитель», пожалуй, слишком сильное определение: термин «знаток» более приноровлен к придирчивым требованиям непостоянного общественного вкуса. Быть знатоком — неужели даже в этом таится какая-либо опасность? Столкнувшись с убийством, человек не обязан зажмуривать глаза, затыкать уши и прятать свое разумение в карман. Если только он не повергнут в безнадежно коматозное состояние[94], то от взора его не ускользнет, что убийство — с точки зрения хорошего вкуса — явно превосходит другое или же заметно ему уступает. Каждое убийство имеет свои особенности и обладает собственной шкалой достоинств — наряду с картинами, статуями, ораториями, камеями[95], инталиями[96] и проч. и проч. На человека можно сердиться за излишнюю словоохотливость или за публичность выступлений (впрочем, упрек в многоречивости я должен отвергнуть: никто не может чрезмерно предаваться любимому занятию), однако в любом случае вы обязаны позволить ему мыслить самостоятельно. Так вот, все мои соседи — поверите ли? — прослышали об опубликованном мною небольшом эссе эстетического свойства; узнали они, к несчастью, и о клубе, членом которого я состою, и об обеде, на котором я председательствовал (деятельность клуба, устройство обеда и написание эссе вдохновлены, как вам известно, одной-единственной скромной целью, а именно — распространением хорошего вкуса среди подданных Ее Величества) [Ее Величество: В «Лекции», ссылаясь на царствовавшего монарха, я упоминал «Его Величество», поскольку в то время трон занимал Уильям IV[97], однако в промежутке между подготовкой «Лекции» и настоящего «Добавления» на престол взошла наша ныне здравствующая королева. (Примеч. автора.)][98]; так вот, мои соседи возвели на меня чудовищную клевету. Они утверждают, в частности, будто мной или же клубом (разница тут несущественна) назначены призы за виртуозно исполненное убийство — с приложением таблицы изъянов, врученной ближайшим единомышленникам, с каковой следует сверяться в случае любых отступлений от образца. Позвольте же мне выложить всю истину относительно нашего клуба и состоявшегося обеда, после чего озлобленность света станет более чем очевидной. Но сначала мне бы хотелось, с вашего разрешения, обрисовать — сугубо конфиденциально — мои действительные взгляды на затронутую проблему.

Что касается убийств, то я в жизни не совершил ни одного. Это хорошо известно всем моим друзьям. При необходимости я могу заручиться сертификатом, заверенным множеством подписей. В самом деле, если дойдет до этого, я сомневаюсь, способен ли кто-то в данном отношении со мной тягаться. Мой сертификат величиной напоминал бы столовую скатерть. Один из членов нашего клуба отваживается, правда, утверждать, будто я позволил себе вольности с его горлом — по окончании заседания, после того как все остальные уже разошлись. Но заметьте: повествование его хромает в соответствии со степенью его осведомленности. Когда рассказчик не заходит чересчур далеко, он ограничивается заявлением, что поймал меня на жадном разглядывании его шеи; в последующие две-три недели я пребывал якобы в меланхолии, а в интонациях моего голоса чуткий слух знатока улавливал будто бы сожаление об утраченных возможностях; однако всем членам клуба известно, что говорит это явный неудачник, склонный временами брюзжать по адресу разгильдяев, кои роковым образом пренебрегают необходимостью иметь инструменты всегда под рукой. Однако все это касается, в конце концов, лишь взаимоотношений двух любителей: в подобных случаях не обходится без преувеличений и шероховатостей, поэтому следует делать скидки. «И все же, — слышу я вновь, — пусть сами вы не убийца, зато убийства вы поощряли и даже подстрекали к ним». Нет, клянусь честью — нет! Именно это я и желал бы оспорить, к вящему вашему удовлетворению. Сказать по правде, я слишком разборчив в отношении всего, что касается убийства; мою щепетильность можно, вероятно, даже назвать чрезмерной. Стагирит[99] некогда с полным основанием — и, надо думать, предвидя мой случай — поместил добродетель на to meson, то есть в средней точке между двумя крайностями. Золотая середина — вот к чему должен стремиться каждый. Но говорить легко — делать труднее: излишнее мягкосердечие — вот моя слабость, и потому я считаю непростой задачей умение провести четкую экваториальную линию между двумя полюсами — избытком убийств с одной стороны и недостатком их с другой. Я слишком добр: благодаря мне многие получают оправдание — более того, преспокойно доживают век без единой попытки покушения на них, хотя этого никак не следовало бы допускать. Думаю, если бы мне поручили управлять ходом вещей, за целый год не случалось бы и одного убийства. В сущности, я всей душой за мир, спокойствие и согласие — за, если можно так выразиться,