Убийство городов - [11]

– Вы не могли обойтись без меня? Почему такая экстренность?

– Я не мог вам сказать по телефону. Эту передачу будет смотреть Президент.

– У него есть для этого время?

– Вы видите, что творится. Мы накануне войны. Президент перед трудным решением, быть может, роковым. Он хочет знать, что думают лидеры общественного мнения. А вы несомненный лидер.

– Я буду говорить резкие вещи.

– Это и нужно, Дмитрий Федорович, это и нужно! Сегодня у нас собрались посредственные, пресные люди. Ни рыба ни мясо. На вас вся надежда! – Он мял в своих теплых руках костистую руку Кольчугина, провожая его до гримерной.

Сидя перед зеркалом, Кольчугин не смотрел на свое отражение. Закрыл глаза, чувствуя убаюкивающие прикосновения молодой женщины, желая, чтобы эти женственные касания длились дольше.

Его отвели в гостевую комнату, где уже собрались участники шоу. Все были знакомы по прежним представлениям, встречались за круглыми столами, на политических форумах. Все были приближены к власти, находясь на разном от нее удалении. Пользовались ее покровительством, ее благами. Составляли обширный круг политологов, политиков, общественных деятелей, которые тонко навязывали обществу рекомендации власти. Их суждения, иногда блистательные, не были самостоятельными. Напоминали раствор, в который кремлевский аптекарь капал из пипетки свой концентрированный препарат. Среди них не было тех, кто пребывал в ссоре с властью. Составлял едкую оппозицию. Кто отслоился от власти, хотя в прежние годы слыл кремлевским баловнем. Законодателем политической моды. Трубадуром Кремля.

Кольчугин раскланялся. Ему предложили кофе. Он принадлежал к их кругу, хотя и оставался особняком. За ним тянулся шлейф непримиримого протестанта, яростного противника режима, «проповедника красных смыслов». Этот шлейф не таял и теперь, когда Кремль, заполучив в свои чертоги нового Президента, стал ратовать за сильное государство. Приблизил к себе Кольчугина, пользовался его репутацией патриота, государственника, поборника «русской идеи».

– Наши либералы совсем обнаглели. Вы слышали? Они завтра устраивают шествие в поддержку киевских властей. Подлецы такие! Вторят Киеву, называя ополченцев Донбасса террористами. Призывают бомбить и бомбить. Они что, сошли с ума? Ведь среди них есть приличные люди! – Это произнес Коловойтов, главный редактор журнала, приближенного к Кремлю. Рослый, вальяжный, барственный, он источал благодушие преуспевающего, ни разу не проигравшего человека. Умел маневрировать среди политических рифов и отмелей. – Неужели либералы так уверены в своей скорой победе? – Коловойтов был мягкий либерал и не хотел, чтобы его отождествляли с радикальными либеральными вождями, с которыми у него сохранялись неявные отношения.

– Президент справедливо называет их «пятой колонной» и «национал-предателями». – Депутат Круглых сделал грозное лицо, и его язвительная улыбка была обращена к Коловойтову, который своей дружбой с либеральными оппозиционерами вполне мог прослыть «национал-предателем». – Пора с ними разобраться.

– Мы же понимаем, кто стоит за их спиной. Вашингтонский обком. Они обложили Президента со всех сторон. Ох, и несладко нашему Президенту! Похудел, нервный, глаза запали. Сегодня он нуждается в поддержке, как никогда. – Юрист Чаржевский оглядел всех быстрым тревожным взглядом, словно хотел убедиться, не сказал ли он лишнего, не допустил ли неосторожных суждений.

– Но вы заметили, что телеканалы смягчили риторику в отношении Киева? То «бандеро-фашисты», то «кровавый режим», то «русофобы». Теперь этого нет и в помине. «Киевские власти. Президент Украины». Может быть, мы дистанцируемся от Новороссии? – сказала Лапунова, близкая к Кремлю активистка, устроительница патриотических митингов. Она была с челкой, с едва заметными морщинками у глаз, которые не удалось победить многочисленными массажами и втираниями. – Этого нельзя допустить. Мы не должны предавать Новороссию. Я созываю большой митинг с участием патриотических организаций. Мы выступим в поддержку Донбасса.

– Все это хорошо, – хмуро произнес военный эксперт Родин. – Но Донбассу нужны не митинги в Москве, а танки и установки «Град» в Донецке и Луганске.

Все умолкли. Попивали кофе.

– А вы как считаете, Дмитрий Федорович? – обратился к Кольчугину Коловойтов. – Вы наш мудрец, наш гуру.

– Если раздавят Новороссию на глазах у нас, русских, значит, русские перестали быть народом, – глухо произнес Кольчугин. И молчание продолжилось, позвякивали кофейные чашечки.

Появились ловкие молодые люди и стали оснащать гостей микрофонами. Кольчугин покорно подставлял голову, грудь, позволял опутывать себя проводками. Теперь он становился частью огромной электронной системы, был соединен с телебашней, орбитальными спутниками, миллионами телеэкранов. Его эмоции, мысли, его голос и образ отбирались у него, становились собственностью этой системы, которая с их помощью управляла сознанием огромного измученного народа. Направляла это сознание в угодную государству сторону.

Барышня, приставленная к Кольчугину, помогла ему пройти в студию, провела сквозь черные кулисы, сгустки кабелей, перекрестья конструкций. Он оказался среди яркого света, дразнящих вспышек, шумных оваций, которыми встретили его сидящие на трибунах статисты. Им вменялось создавать ощущение зрелища, подбадривать овациями участников телешоу.