Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице) - [24]

Октября 23-е

Если бы я знал, что случится накануне вечером, то прежде, чем положить ручку, написал бы: когда я складывал вещи в чемодан, кто-то постучал. Я открыл дверь, решив, что это уборщица забыла утром убрать мой номер или поменять постель и сейчас спохватилась. Дверь раскрылась лишь на ладонь, потому что я забыл снять цепочку, и я увидел двух молодых черных. Один, видно, накуренный, лицо набрякшее, извинился и пошел по коридору, а другой, лица которого я не мог видеть, потому что он носил черную фетровую шляпу с широкими опущенными полями, вдвинул колено в щель и сказал, эй, мэн, дай доллар. Я ответил, у меня нет. Он немного поколебался и неохотно пошел вслед за дружком.

Я закрыл дверь и снова занялся чемоданом. Конечно, если бы не цепочка, эти ребята были бы уже у меня в номере. Позвонил телефон, и я услышал вовин голос: «Старичок, у меня твои тезисы». Я удивился, что за тезисы? «Ты сегодня оставил профессору Кагану замечания к нашей с Люсей лекции?» Я ответил, оставил. «Ну, так он нам дал копию. Ты возражаешь?» Я был рад, значит, заметил все-таки. Хорошо, что не поленился, пошел. Вове я сказал, что не возражаю, пусть читает, если хочет. «А я уже прочел. Хотел поговорить». Но говорить ему было нечего, он сам знал, что помещики не вернутся. Он сказал это, чтобы привлечь внимание. Не станет же он в этом мне признаваться. Скорее всего Вова хотел, чтоб я больше не ходил к американцам, а то они могут передумать и не взять его на работу. Я ему так и сказал, но он не обиделся. Наоборот, пригласил к себе, Люся вот-вот должна придти, и есть замечательный французский коньяк. «В оплетенной бутыли «Мартель»?» — спросил я. Старичок, сказал Вова, не надо злословить, подымись наверх, ты убедишься, что ты ошибался. Я ответил, может, приду, даже не знаю, почему согласился. Немножко на меня подействовало, что он не обиделся, надо признать, не каждый способен с такой кротостью разговаривать с человеком, который бегает и доказывает, что ты приехал обманывать Америку. Но на лестнице я подумал, что, конечно, поступаю беспринципно, хотелось узнать, что это за знаменитый «Мартель», о котором я не раз читал, но никогда не пил, и поесть сухой колбасы, у Вов она всегда на столе, когда не придешь, а я нарочно узнавал в магазине, сколько она стоит, очень дорогая.

Когда я поднялся на вовин этаж, как раз на этой площадке остановился лифт, диккенсовский уродец увидел меня в раскрытую дверь и сказал пассажирам что-то обо мне, я услышал «кэй». Пожилая пара вышла из лифта и с улыбкой посторонилась, как бы для того, чтобы лучше меня оглядеть.

Когда я подошел к месту, где коридор поворачивает к Вовам, я увидел того негра в большой черной шляпе и мокрых от дождя распатланных внизу джинсах, он входил в вовин номер. Вова что-то возмущенно говорил по-английски, но негр как ни в чем не бывало закрыл за собой дверь.

Пожилая пара в другой конце коридора открывала свой номер. Конечно, их нужно было бы позвать, а еще лучше поднять тревогу, например, кричать изо всех сип, но мне не хотелось. Я ничего не делал, просто стоял и прислушивался, что делается в вовиной комнате. Но оттуда ничего не было слышно. Я спустился к себе и лег спать. Но спать я не мог, ждал, вот-вот в гостинице поднимется переполох. Но ничего такого не было. Только под утро я, наконец, услышал шаги и стук в мою дверь. Ко мне вошли два человека, один из них старичок с наполовину закрытым глазом и в круглых очках, дужка которых была скреплена пластырем. Он сносно творил по-русски. Другой был американец. Старичок сказал, что это детектив из департамента полиции, а его пригласили переводить и, если я не возражаю, они хотели бы со мной побеседовать.

Я был рад, что они наконец пришли, только извинился, что мне некуда их усадить, кроме кровати. Я тут же набросил на кровать накидку. Они сели на кровать, а я придвинул к кровати столик и сел на единственный стул напротив них.

Октября 24-е

Только что поднялся, уже вечер, а они ушли около полудня, значит, спал я весь день. Только единственный раз я проснулся из-за телефонного звонка. Это был мой ведущий из ОМО, он спросил, как мои дела и, не дожидаясь ответа, сказал, что я могу продолжать проживать в гостинице, пока не найду себе квартиру, и на питание мне тоже будут давать, как раньше. Так что я могу не беспокоиться за эту сторону жизни. А за какую сторону я должен беспокоиться, я спросил. Это ваше дело, а не наше, мы в ваши дела не вмешиваемся. Америка свободная страна, и каждый может жить, как он хочет. Но, конечно, здесь тоже есть законы, он добавил. Вежливо попрощался и положил трубку. Я по его тону чувствовал, он уже знает, что ко мне приходили из полиции.

Сварил себе суп из концентрата, вкусно. А сейчас запишу разговор, который у меня был с детективом, он мне показал документ, но я не запомнил фамилии.

Сначала он спросил, кто я, давно ли здесь живу, и какая организация меня опекает. После этого попросил рассказать о моих отношениях с Вовами. Я все рассказал как есть, что сначала Вова был мне интересен, а потом я его немножко узнал, и ничего приятного уже в нем не находил. Почему, меня спросили. Я ответил, трудно отвечать на этот вопрос, может быть, я ему завидовал. А вообще он — ловчила. Старичок засмеялся и сказал, что когда он учился в Ковенской императорской гимназии, такого слова в русском языке не было, но теперь, да, да, он уже слышал от новых эмигрантов это слово, очень, интересно, это, наверное, что-то подобное мазурику, не так ли? Я сказал, да, почти то же самое, но с дипломом. Ему понравился мой ответ, он от удовольствия прикрыл один глаз, после чего перевел следующий вопрос детектива, видел ли я вчера Вову? Опять я сказал как было, что Вова мне позвонил, как я поднялся и увидел, что к Вове кто-то входит, постоял и вернулся к себе. Полицейский попросил описать того, кто входил. Я рассказал о черной жесткой шляпе и распатланных джинсах, мокрых от дождя. Откуда вы знаете, что шляпа жесткая, вдруг спросил полицейский. Я объяснил, мерил такую в магазине, она была твердая, как будто из фибры, у меня бы сразу разболелась голова. На это полицейский заметил, что у парней вроде того, кого я видел, головы не болят даже от марихуаны, вот если их стукнешь клапом, это другое дело. Старичок согласно закивал головой, клапом, совершенно верно. И все равно не помогает, на улицу не выйдешь, страшно.