Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича - [70]

Вначале о таком повороте дела я ничего не знал, но позже Валик и Залпетер рассказали мне о своих посещениях Павлуновского, объяснив это мне необходимостью вывести оперативную работу из того тупика, в который ее завел Берия. Из неправильно понимаемого тогда мною чувства товарищества (я, конечно, считал товарищами Валика и Залпетера, а не Берия, бывшего нашим начальником) я согласился по их просьбе вместе с ними пойти к Павлуновскому.

Мне тогда казалось по моей наивности, что я помогаю товарищам в их оперативной работе. Но скоро я увидел, что речь идет не об оперативной работе, а о борьбе против Берия, в которую меня втягивают. Павлуновский вынудил меня даже написать официальный рапорт с просьбой откомандировать меня в Москву, так как-де «я не могу работать с Берией». Этот рапорт, насколько мне известно, находится в архивных делах б. Заккрайкома ВКП(б).

Склок, по характеру своему, я не переносил. Создавшаяся обстановка меня мучила, Павлуновский, у которого я был всего раза три, мне не нравился, и я вообще перестал ходить и к Павлуновскому, и к Берии, кроме как в случаях крайней служебной необходимости. А по содержанию моей работы в Инфаго такие случаи бывали, к счастью, редко.

Вскоре, однако, эта склочная история как-то сама собой затихла. Павлуновского убрали из Закавказья, позже в разное время уехали из Тбилиси также Залпетер и Валик. Мои отношения с Берия стали налаживаться, хотя, конечно, не без шероховатостей.

По причине этих шероховатостей, а также из личных соображений семейного порядка я просил Берия перевести меня из Тбилиси куда-нибудь в район, и в феврале 1929 г. Берия направил меня в Батуми заместителем председателя и начальником СОЧ ГПУ Аджаристана.

Я счел нужным остановиться на этой истории с Павлуновским, так как она, к сожалению, во многом определила в дальнейшем мои отношения к Берия. Я в какой-то мере чувствовал себя виноватым перед Берия, который, так сказать, «простил» меня. Это заставляло меня в дальнейшем лучше думать о Берия, чем он заслуживал, и, в свою очередь, не раз «прощать» Берия случаи его пренебрежения мною, факты грубоватого со мной обращения, главным образом в Москве.

Теперь в свете новых данных о Берия я спрашиваю себя, почему он «пощадил» меня после случая с Павлуновским, когда он мог меня уничтожить, как говорится, одним пальцем, как позже он сделал это с Валиком и Залпетером, расстреляв их после прихода в НКВД СССР. Я думаю теперь, что я все-таки тогда был ему нужен и он не находил подходящего человека из числа русских. А расправиться со мной он мог в любое время и позже. К тому же он, безусловно, понимал, что я по натуре своей не способен интриговать, а история с Павлуновским, расцененная мною в одном письме, посланном ему в 1931 г. из Батуми, как ошибка с моей стороны, давала ему известную гарантию, что она не повторится. Берия также понимал, что для этого он должен сохранить хотя бы видимость хороших отношений ко мне. Действительно, в дальнейшем Берия изредка, но умело делал по отношению ко мне «жесты», которые поддерживали периодами начинавшее угасать во мне убеждение о том, что он хорошо относится ко мне. Теперь я уверен в том, что это был только строгий, точный расчет холодного, жесткого карьериста, делавшего свои ходы в большой, задуманной им вражеской игре против Партии и Советской власти.

В Батуми я проработал 2 с лишним года. В мае 1931 г. Берия вызвал меня из Батуми для участия в составлении доклада о политическом положении Грузии. Большое место в докладе занимало, насколько я помню, положение в Аджаристане, что и было причиной моего вызова.

Через несколько дней я был назначен начальником организованного тогда секретного отдела Зак. ГПУ и в Батуми больше не вернулся.

Я спрашиваю себя сейчас, почему Берия понадобилось в мае 1931 г. перевести меня из Батуми в Тбилиси. Я полагаю, Берия считал, что наступает последний этап его борьбы за власть с руководством КП(б) Грузии и Заккрайкома ВКП(б) и что ему понадобится грамотный человек. Упомянутый выше доклад о политическом положении Грузии являлся одним из моментов этой борьбы. Дальнейшие события подтверждают это предположение, так как уже через 5 месяцев Берия достиг своей цели, став в ноябре 1931 г. первым секретарем ЦК Грузии и секретарем Заккрайкома ВКП(б). В следующем году он поднялся еще выше, став первым секретарем ЗКК ВКП(б).

Берия предложил мне идти к нему на работу помощником. Я согласился, хотя должность оказалась в дальнейшем не очень приятной. Хуже всего было то, что я не мог располагать своим временем, был связан с Берия часами его работы, должен был сидеть у него в приемной. Меня раздражал звонок, которым Берия меня вызывал, и я даже его испортил. У Берия была практика работать непосредственно с заведующими отделами Заккрайкома. Почту ему докладывал зав. особым сектором крайкома Саруханов, и мне приходилось работать только тогда, когда надо было готовить какой-либо доклад или выступление. Берия сам понял, что я недоволен характером работы и обстановкой, потому что пересадил меня из своей приемной в отдельную комнату, себе назначил секретаря, а позже перевел меня на должность заведующего совторготделом Заккрайкома ВКП(б). Затем я занимал должности зав. особым сектором и зав. промышленным отделом ЦК КП(б) Грузии.