Убийственные именины - [33]

— Насмерть не насмерть, а крепко она меня приложила, — грустно рассказывал обманутый супруг, переквалифицировавшийся в одночасье в безутешного вдовца, — и на том самом месте. Значит, вскочила она с кровати и как кинется на меня! Варька-то баба здоровая… была. А тогда она в безумство вошла, поперла будто танк! Да на моем месте любому, будь он хоть Шварценеггер, боязно стало бы за жизнь свою бесценную. Словом, так она меня треснула со всей силищи — чуть не упал. Схватил ее за плечи, успокоить пытаюсь, или хоть приостановить на минуту, а Варвара к горлу лезет, дура ненормальная, так и тянет, и тянет лапищи свои медвежьи. Ей-Богу, или шею бы мне сломала, или башку бы, как орех, раздавила! Страшно! Я Варьку оттолкнул, да как заеду ей с размаху по физии. Чуть рожу бабе набок не своротил, так врезал. Первый раз в жизни, чесс-слово! Ударил, и сам испугался. Кинулся вон из комнаты, выбежал в сад, там отдышался. Думал, гоняться за мной по всему поселку Варвара при гостях не станет, а к ночи, авось, и поостынет. Ведь по идее, я должен считаться оскорбленной стороной, я, а не она со своим Алешенькой! — ударил себя в грудь Павлуша, но потом снова сник, — Потом уж, после драки, я, конечно, Варькиного общества не искал. И никакого понятия не имел, что она… головой шмякнулась. Помню, по саду ходил, выпил столько, что и сам уже себе сказал: хватит. Настроение поганое-е! Кабы знать, что Варя там, в крови, наверху лежит, так и "Скорую", и милицию вызвал бы… сам. А когда Лидка в спальне заорала, подумал сразу: беда приключилась, но уж никак не это самое… с Варварой. И только потом как увидел: Варька моя до смерти убилась, и крови на полу целое море, а позади нее кресло это чертово раскорячилось, — что уж тут поделаешь… струсил, в общем, до невменяемости. Так и жил с того момента, в сознание не приходя. От страха-то и Верку чуть было не пришил, потому она каждый день все зудела и зудела насчет инсульта — не было его, и обморока тоже не было. Шли по мосту, ну и начала опять: бу-бу-бу, карма, бу-бу-бу, нирвана. А тут, как оказались мы возле дырки, где перильца гнилые, я ее толкнул. Ей-Богу, больше от раздражения. Уж и сам не понимал, что она насмерть приложится, если с моста слетит. А опомнился, тошно стало. Дурак, думаю, проклятый, что ж я такое делаю? Верка дура и зануда, но до чего с перепугу дошел: прямо маньяком становлюсь. Живу теперь, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. И боюсь до одури, даже спать по ночам перестал, пить вот начал сильно, — и Павел Петрович жалобно развел руками, в его глазах стояли слезы.

Иосиф и Даня переглянулись. Каждый из них чувствовал ком в горле после тоскливой исповеди дядюшки, не по своей воле оказавшегося в шкуре убийцы. И еще обоим стало смертельно стыдно за прилив энтузиазма, с которым они разыскивали мотивы и улики, энергично прикладывая маску таинственного убийцы ко всем лицам подряд. Но друзья понимали: оставлять расследование неоконченным нельзя, иначе их изгложут подозрения и любопытство, а потому рассказ Павлуши придется хорошенько обдумать.

— Ну, ладно, пошли домой, — Даня поднялся с травы и протянул дяде руку, — пойдем, сыро уже, дует. Ужинать пора. А может, обедать, не разбери-поймешь. У вас, Изотовых, все смешалось на фазенде, как в доме Облонских.

— Что девчонкам скажешь? — Павел Петрович смотрел на Данилу, как на топор гильотины, — Дочкам… про все про это? Так и сообщишь: это я их мать убил, да?

— Ничего, конечно! — рявкнул Даня, побагровев от стыда и злости, — Перестань! Что я, тетеньку родную не знал? Если б она тебя об кресло… уронила, тебя и схоронили. И хватит себя поедом есть, не ты виноват, а сила тяготения. Послушай лучше совета Евсеевны: теплицы поставь да редиску расти. Или огурцы, как хочешь. А пить кончай, у семьи и без тебя забот хватает! И пошли уже, хватит на бережку дрыхнуть, ревматизм подхватишь.

Придя домой, Данила рухнул в их с Оськой комнате на кровать и принялся рассматривать потолок. От полученной информации было неловко не только деликатному Осе с его детскими комплексами, но и Дане с его отнюдь не мягким характером. Ну, стоило ли так стараться, разыгрывать из себя великих сыщиков, чтобы загнать в угол несчастного подкаблучника? И в чем можно обвинить мужика, едва не пришибленного могучей истеричкой-женой, если он, фактически, защищался?

Поговорить было не с кем, Гершанок под каким-то фальшивым предлогом улизнул — к Зинаиде, наверное, рванул, Ромео пламенный. "Ну что, Ватсон?" — хмыкнул Данила, — "Преступление раскрыто, преступник невиновен?" Он пошарил по столику в поисках сигарет. Под руку ему попалась бумажка — план места преступления, кружочки-стрелочки. От нечего делать он принялся ее разглядывать. Так, если бы Варвару мужнина оплеуха бросила затылком на кресло, то опухоль от пощечины была бы на левой щеке, поскольку дядька — правша. А черепно-мозговая травма — сзади или справа. Тело развернуло в воздухе, значит… Но ведь Георгий сказал, что ушиб и дыра в черепе — от одного и того же удара подлокотником. Значит, на одной стороне?

— Все, не могу больше! — взвыл Данила, — Чего ради я это затеял? Опять нить следствия на пустом месте раскручивать? Ну, ошиблись в морге, осмотрели невнимательно…Все потому, что плевать на эту Варварину смерть при невыясненных обстоятельствах! Что тут можно выудить?