Убийства в Солтмарше. Убийство в опере - [17]

Матч начался в половине одиннадцатого. Мы отбивали первыми и набрали сто пять очков, причем я набрал тридцать, и даже викарий – целых двадцать семь. Вместо отказавшегося играть Кэнди мы, посовещавшись с капитаном противника – здоровенным детиной по фамилии Могстон, – поставили Дафни, и она успела набрать двадцать шесть.

Когда первый иннинг кончился, было уже два, и мы сделали перерыв; у Мач-Хартли оставалось три часа, чтобы отыграться.

– Постараемся их выбить, – сказал викарий. Констебль Браун подавал первым, потом – я.

Игроков мы расставили так, чтобы Дафни оказалась у ворот – слабые подачи Брауна перехватить было нетрудно, а к моим она привыкла. Второй мяч их бэтсмен отбил прямо нашему полевому игроку. Будь то Боб Кэнди, он бы как пить дать зевнул, а этот, известный повсеместно под именем Уильям Куттс, легко его взял и мигом воззвал к арбитру. Арбитр, сэр Уильям, вздрогнул, пробудился и удалил бэтсмена. Следующий бэтсмен играл очень осторожно, но потом Дафни ловко перехватила у него мой мяч, и вот уже второй соперник отправился с поля долой. В итоге за два часа сорок пять минут мы выбили всех, дав им набрать семьдесят девять очков.

Мы с Дафни побежали домой, Уильям рванул прямиком на праздник, а викарий остался угощать чаем команду Мач-Хартли. Сквайр тоже отправился пить чай, пообещав вернуться и помочь при вручении призов.

– Странно получилось с Бобом Кэнди, – заметила Дафни. Она зашивала меня в цыганскую юбку, чтобы я в порыве вдохновения не выскочил из нее прямо во время сеанса. – Он ведь обожает крикет.

Про Боба я ей еще не рассказал. По правде говоря, теперь, когда затея с гаданием близилась к осуществлению, у меня жутко тряслись поджилки. Да еще я восемь часов пробыл на свежем воздухе и теперь едва ползал. Однако свое коварное дело следовало довести до конца, и вот, накинув поверх рабочего наряда плащ и сунув парик, шляпу и бороду в небольшой саквояж, я двинулся на ярмарку. Мне удалось пробраться в палатку незаметно. Уильям, которому полагалось стоять у входа и дуть в горн для привлечения публики, уже занял свое место. Он сунул голову в палатку и сказал:

– Игра в кокосы идет отлично, Ноэль. Мистер Берт самое то для этого дела, да и старый Фрозблауэр ему помогает, как путевый. Вы-то сами как?

– Паршиво. – Я достал свои «украшения», нацепил. – Вид у меня нормальный?

– Что надо. Мне начинать?

– Наверное.

В маленькой палатке стоял столик и два стула. На столе – блюдце, на нем – две свечи, которые я зажег, перед тем как облачиться в парик и бороду. На темной стене палатки зловеще белел вырезанный из ситца череп.

Уильям тем временем приставил горн к губам и затрубил.

Думаю, в целом представление у меня вышло неплохое. С местными, нечего и говорить, получалось лучше, чем с чужими, я ведь много про них знал. Чтобы никто ничего не заподозрил, пришла ко мне и Дафни. Пока я разглядывал ее ладошку, она тихонько проговорила:

– Чуть-чуть осталось, милый. Крепись! Через минутку начнутся танцы. Церберша, думаю, уже изволила удалиться – ее давно не видно. Закончишь – и сразу пойдем домой. Устала страшно. Уильяма забираем с собой. Так она велела. Бедняга, он-то еще совсем не нагулялся.

– А Берт как справляется?

– Отлично. И его дама тоже. Мне оба нравятся. Она, может, и скверная женщина, хотя тут я Церберше не очень верю, но сердце у нее ужасно доброе. Ты знаешь, у дяди вышла жуткая заварушка с сэром Уильямом из-за детских состязаний! Глупости, конечно, но, говорят, был ужас какой скандал. И ведь из-за пустяка. Помнишь, дядя выгнал из хора двоих мальчишек? Так они заявили, что имеют право участвовать в соревнованиях, поскольку списки составлялись, когда они еще были в хоре, а дядя нипочем не соглашался. К несчастью, их забег проходил, пока дядя играл в крикет, и оба мальчика вышли в финал. Паршиво то, что сэр Уильям встал на их сторону. Дядя пришел в ярость, но держал себя в руках. А сэр Уильям не удержался и назвал его «каким-то там попом», да еще при всех. Дядя дал ему в глаз, и началась жуткая сумятица. Всем стало не до соревнований. Сэр Уильям ушел страшно разозленный, глаз у него уже начал заплывать. Ну разве не паршиво, что вот так случилось?

Я согласился и хотел уже расспросить о подробностях, когда полог палатки откинулся и к нам сунул голову Билл.

– Ноэль! Тетя Кэролайн здесь, и вы ей срочно нужны! Дядя все еще не пришел, а уже почти десять, и она слышала о его ссоре с сэром Уильямом. Говорит, она знает, каков у сэра Уильяма нрав, и теперь боится до смерти. Она прямо не в себе, вы давайте скорее, такое дело!

Я тоже знал, какой нрав у сквайра. Разве я не видел, как он чуть не задушил финансиста Бернса из-за собаки? Так что же он сделает, если ему врезали на глазах у всей деревни? Я стащил шляпу, парик и бороду, накинул плащ, задул свечи и, сопровождаемый Дафни, выбежал из палатки. Вместе с Уильямом мы поспешили домой.

Миссис Куттс, нечего и говорить, в истерике не билась, не такой у нее характер. Однако она страшно побелела и пошатывалась. Я вызвался разыскать сэра Уильяма и спросить, известно ли ему о передвижениях викария после того, как тот ушел с праздника. Дафни хотела идти со мной, но, как ни желал я ее общества, следовало оставить кого-то с миссис Куттс. Уильяма я тоже не взял, чтобы не добавлять его тете волнений. И один пошел в Манор-Хаус посмотреть, что к чему.