Убийства мальчиков-посыльных - [31]

Так вот что скрывал Ванг Ю, мой любопытный читатель!

Закончив рассказ, сосед попросил позволения откланяться.

— Как вам будет угодно, сударь, — ответил я. — Всегда милости просим.

Я проводил его до двери. Когда я возвращался к столу, у меня дрожали колени, так взволновал меня рассказ про Ванга Ю. От всего сердца я подумал: милый Ванг Ю! Милый, милый, милый Ванг Ю!

Когда я очень волнуюсь или расстраиваюсь, то моментально выбиваюсь из сил: мне сразу хочется спать. История Ванга Ю повлияла на меня так же. Не прошло и пяти минут после ухода моего почтенного соседа, а я уже лежал на столе и спал.

Мне снились разряженные хиджры в шелковых сари и с густо размалеванными лицами. Они кружились в танце, пронзительно покрикивая, перед дверью какого-то дома, где шла свадьба. Занавески на окне второго этажа осторожно раздвинулись — на них с ужасом смотрела голубоглазая, светлокожая девочка. Одна из хиджр заметила ее и, подняв свою огромную, раскрашенную хной и замотанную в тряпку руку, ткнула в ее сторону пальцем. Вслед за ней хиджры молча указали на девочку, а потом начали танец «проклятая невеста». Из-за этого танца девочка будет проклята до конца своих дней. Сначала она зарыдала, а потом, распахнув окно, принялась бросать на головы танцующих на улице хиджр все, что попадалось ей под руку. Фотографии в рамках, кружева, чернильницы, несколько курительных трубок… она швырялась всем подряд, а под конец засветила в голову старшей из хиджр фарфоровую куклу. И — невероятно! — попала в цель. Из головы пожилой хиджры льется кровь, остальные в волнении обступают ее. Невероятно красивое лицо маленькой девочки искажается кривой, злобной улыбкой, и она кричит: «Эсме! Меня зовут Эсме!»

Я проснулся от стука в дверь. Кто-то стучался с такой силой, что едва ее не сломал. Человек в Медвежьей Шапке.

— Вы что, опять спите? — с порога крикнул мне он. И затрясся в хохоте.

Господи, подумал я. Опять смех без причины, крики и плевки; опять этот тяжелый человек… Чего он все время ходит ко мне?

Усевшись в кресло справа от стола, тот закинул ногу на ногу:

— Я принес ваш журнал.

Вытащив из внутреннего кармана плаща старый киножурнал, он швырнул его мне. Тот самый журнал, который потеряла Эсме, с Хамфри Богартом на обложке.

— Спасибо, — сказал я. — Могу я спросить, где вы нашли его?

— Спрашивайте, спрашивайте! Мне ответить не-не-не трудно! Ей-богу, не трудно, — с трудом выговорил он. И тут же его обуял такой приступ хохота, что мне стало жутковато.

Человека в Медвежьей Шапке можно было называть самыми забавными, самыми идиотскими, самыми смешными и неожиданными прозвищами на свете. Разговаривать с ним было все равно, что идти по полю, заминированному хохотом. Совершенно невозможно догадаться, когда, после каких слов он начнет лопаться от смеха.

Постепенно его хохот превратился в какие-то всхлипывания. Наконец, он, кажется, заметил кислое выражение моего лица. Внезапно успокоившись, он сконфуженно опустил голову. Ну вот, расстроился, подумал я. Наверное, решил, что я — очередной робот. Иногда я умею быть злым; но быть безжалостным мне никогда не удается. Расстроившись, что огорчил его, я не выдержал и дрожащим голосом сказал:

— Послушайте, сударь. Я, кажется, говорил вам, что отдал этот журнал женщине, влюбленной в Хамфри Богарта, и когда вдруг увидел его у вас…

Он просветлел. Его глаза засияли, как у веселого щенка:

— Хотите знать, где я его нашел? В пивной, где работают карлики! И называется она… Знаете, знаете, как называется та забегаловка?

— «Белоснежка», наверное, — предположил я, пытаясь казаться безразличным, но любезным.

— Нет, дорогой мой! В нашем городе место, где работают одни карлики, называется «Пещера».

— Понимаю, — ответил я, опять не понимая ничего. — Понимаю.

Я хотел сказать что-то еще, но не мог. Словно ком в горле застрял. Где побывал этот журнал? Где и с кем пила Эсме? Кто знает, где и с кем она успела побывать в своем узеньком траурном платье за те две ночи, когда не ночевала дома? Когда она ходила в эту самую «Пещеру»?.. Вот и сегодня не заглянула ко мне, ясно, что и не собиралась приходить. Несомненно, то письмо, которое она отправила мне вчера ночью, для нее ничего не значило, и сейчас она пила неизвестно где и с кем, не вспоминая ни обо мне, ни о своем сыне, забыв и посыльных, и саму себя. Мои печаль и обида внезапно превратились в ярость. Если бы сейчас Эсме появилась в дверях, я бы набросился на нее и принялся оскорблять самыми страшными ругательствами, которые только пришли бы в голову, мог бы даже пару затрещин залепить.

Эй, читатель! Знаешь ли ты, как называется этот самый короткий, самый бессмысленный переход от грусти к злобе? Ревность! Нет другого чувства, которое так же роняло бы человека в собственных глазах, вынуждало бы его бороться и предавать самого себя. Нет другого такого уродливого, ядовитого, заразного чувства. Оно вырастает из страсти, как наглый сорняк, забирает в свои лапы душу и губит ее, и пока сердце, едва цепляясь за жизнь, задыхается от боли, этот подлый сорняк коварно набирается сил, жиреет, ехидно скалится, сводит вас с ума, а в итоге и вовсе убивает. Будьте бдительны, берегите душу! Помните: никто не застрахован от ревности и безумной страсти!