Убийцы цветочной луны. Нефть. Деньги. Кровь - [68]
В один из летних дней 2012 года я приехал в Похаску в первый раз. Приехал из Нью-Йорка, где живу и работаю журналистом. Я надеялся найти информацию о почти столетней давности убийствах осейджей. Как и большинство американцев, из учебников истории я ничего не знал об этих преступлениях, как будто их попытались стереть из истории. Случайно наткнувшись на упоминание о них, я начал расследование. С тех пор я был одержим желанием найти ответы на оставшиеся открытыми вопросы, чтобы заполнить пробелы в расследовании ФБР.
В Похаске я зашел в Музей народа осейдж, где у меня была назначена встреча с его давним директором Кэтрин Рэд Корн — женщиной за семьдесят, с широким лицом и короткими седеющими волосами. За ее дружелюбной академической манерой чувствовалась внутренняя энергия. Кэтрин показала мне фотографии многих из получивших земельные наделы 2229 осейджей, в 1906 году имевших права на землю, включая нескольких ее предков. В витрине я обнаружил фотографию сидевшей в кругу сестер счастливой Молли Беркхарт. На другой была ее мать Лиззи, и куда бы в экспозиции я ни посмотрел, я видел все новые и новые жертвы «Эпохи террора». Вот молодой, эффектный Джордж Бигхарт в ковбойской шляпе. Там Генри Роан с длинными косичками. А вон щеголевато одетый Чарльз Уайтхорн в костюме и галстуке-бабочке.
Са мая впечатляющая фотография занимала всю стену зала. Это был панорамный снимок членов племени вместе с известными местными белыми бизнесменами и политиками, сделанный на празднике в 1924 году. Присмотревшись, я заметил, что одной части нет, как будто кто-то вырезал ее ножницами. Я спросил Рэд Корн, что случилось с этим фрагментом.
— Это слишком больно показывать, — сказала она.
Когда я спросил — почему, она указала пустое место и произнесла:
— Прямо здесь стоял дьявол.
Она на мгновение исчезла, а затем вернулась с небольшим, слегка расплывчатым отпечатком недостающей части фотографии: с нее в объектив холодно смотрел Уильям К. Хэйл. Осейджи убрали его изображение не для того, чтобы, как большинство американцев, забыть убийства, а потому, что не могут забыть.
Несколько лет назад, рассказала мне Рэд Корн, на вечеринке в Бартлсвилле она разговорилась с одним мужчиной. «Он сказал, что у него хранится череп Анны Браун». Очевидно, речь шла о той части черепа, которую в 1921 году оставил у себя гробовщик и передал агентам Бюро для проведения следствия. Вне себя Рэд Корн сказала мужчине: «Его надо похоронить». Она позвонила вождю осейджей. Так череп Анны был передан племени и подзахоронен к ее останкам.
Рэд Корн назвала мне имена многих осейджей, которые, как она полагала, могли располагать информацией об убийствах, и обещала позже рассказать мне передаваемую из поколения в поколение историю своего деда.
— Нам трудно говорить о происходившем в «Эпоху террора», — объяснила она. — Многие осейджи потеряли мать, отца, родных или двоюродных сестер и братьев. Эта боль не утихнет никогда.
В июне на протяжении нескольких выходных осейджи проводят ритуальные танцы[614]. Называются они «И’н-Лон-Шка», и в разное время их устраивали в Хомини, Похаске и Грей-Хорс — трех местах, где первоначально поселились осейджи, придя в 1870-х годах в резервацию. Эти танцы помогли сохранить угасающие традиции и сплотить племя. Его члены съезжаются отовсюду, чтобы встретиться с родными и друзьями, устроить пикник и вспомнить прошлое. Историк Бёрнс однажды написал: «Заблуждение думать, что осейджи прошли страшное испытание и не изменились. То, что удалось спасти, дорого нашим сердцам вдвойне, потому что сохранилось. Ушедшее тоже драгоценно, поскольку это то, чем мы когда-то были. Мы бережем наше прошлое и настоящее в глубине души и смотрим в будущее. Мы остаемся осейджами. Мы живем и доживаем до старости за наших предков»[615].
В следующий приезд я отправился в Грей-Хорс посмотреть на танцы, а также встретиться и поговорить с одним человеком, которого, как сказала мне Рэд Корн, убийства задели очень сильно. От первоначального поселка теперь почти ничего не осталось, кроме нескольких гниющих балок и кирпичей, погребенных под ритмично колыхаемой ветром травой прерий. Для танцев осейджи возвели посреди пустоши, постепенно захватываемой природой, павильон с железной крышей в форме гриба, утрамбовали на суглинистой земле круглую площадку и расставили деревянные скамейки. Когда я прибыл туда в субботу утром, в павильоне было полно людей. В центре, у священного барабана, с помощью которого обращаются к Ва-Кон-Та, собралось множество мужчин — музыкантов и певцов. Вокруг них стояли так называемые «певицы», а еще один кружок объединял с десяток молодых и старых танцоров в кожаных штанах, расшитых лентами ярких рубахах и с привязанными под коленями бубенчиками. На каждом был также головной убор из орлиных перьев, колючек дикобраза или оленьего хвоста.
Под звуки барабанов и пение танцоры пошли по кругу против часовой стрелки, символически представляя вращение Земли. Они в такт топали ногами по мягкой почве, бубенчики звенели. Когда бой барабанов и пение хора сделались громче, танцоры слегка наклонились вперед, ускорили шаги и сошлись, не нарушая строя. Один принялся кивать, а другой раскинул руки как орел. Остальные двигались так, будто шли по следу или охотились.
