Убийца-юморист - [25]

— Вы удивлены, что мы похожи с Семеном Григорьевичем? — подал голос хозяин, глядя на меня сквозь мутноватые, сильные очки. — Ничего удивительного! Мы с ним братья. Мне, прошу извинить на правду, повезло: умерла его жена Роза, а нам с Жанной как раз стало некуда деться. Я вынужден был бросить в Алма-Ате прекрасную квартиру в связи с тамошними националистическими настроениями и приехать сюда вместе со своей женой.

— Поэтому Семен Григорьевич стал жить на даче?

— Не совсем. Он стал жить на даче из-за своей страсти к собакам. Его любимую собаку забил ногами какой-то негодяй. Сема не перенес, он получил микроинсульт, была «скорая». Он забрал вторую собаку и уехал в Зинино. Говорят, там опять нашел ей пару и опять страдал по поводу этих своих собак.

— Скажите кто-нибудь сюда к вам приходил после его смерти? Кто-нибудь интересовался, как он жил, почему умер?

Старик заерзал в кресле от приятной возможности немедленно распять все человечество, но особенно писательское, на позорном кресте истории. Он вскричал:

— Ведро желчи, ведро помоев, ведро утраченных иллюзий — вот что такое жизнь, дорогая девушка! Нас с женой буквально положило на постель именно полное невнимание к своему коллеге писателей, драматургов и поэтов! Я, конечно, не знаю, может быть, они там вымерли все, как мамонты, но Шор для них — ничто, абсолютное ничто. Даже не позвонили после того, как я позвонил. Мы вынуждены были хоронит его вместе с соседом, композитором Виноградовым Николаем Николаевичем. Хотя он сейчас тоже не при доходах, ибо лет ему много, и он страдает радикулитом. Но я говорю ему «спасибо».

— Так что никто не пришел? Не расспросил?

— От писателей? Никто. Если не считать поэта Лебедева. Он был, не скрою. Он и речь говорил в крематории. Мы вынуждены были продать стол и стулья красного дерева из соседней комнаты. Специально звали антиквара. Он взял их, вероятно, за полцены. Но вы сами понимаете, когда тело лежит в морге… Ах, как обидно — родной сын сослался на дела и не приехал на похороны! Родной сын Гарик которого Семен с Розой любили и лелеяли! Конечно, Израиль не Казанский вокзал, оттуда надо лететь самолетом, деньги тратить, но как же так!

За моей спиной зашаркали тапки, женский голос произнес:

— Не надо, Яша, открывать нашу жизнь постороннему человеку. Девушке это, наверное, даже неприятно.

Я обернулась, поздоровалась. Низенькая старушонка в янтарных бусах, похожих на крупную алычу, стояла у порога с подносиком в руках. Этот подносик она поставила передо мной на журнальный столик.

— Пейте чай! Сначала пейте чай! Я побывала в беженка, я знаю, как плохо человеку без ласки. Мы провели полгода в городе Николаевске. Мы не смогли там прилепиться. Мы растратили все свои деньги. Если бы не Сеня…

Женщины обычно более приметливы и схватывают мелочи, пожалуй, скорее мужчин. Поэтому я спросила Эмилию Борисовну, может, помнит она кого-то, кто интересовался, например, орденами-медалями Шора или чем еще, связанным с его жизнью…

Старушонка села в кресло, пошевелила крупную бусину под своим обвисшим подбородком, сказала:

— Вы думаете, здесь замешаны Семины ордена и медали? Очень возможно. Их не нашли. Мы искали, искали, чтоб на подушечках нести, как положено… Неужели вы думаете, он погиб из-за этих вещиц? Яша! — позвала она мужа. Яша! Вот и девушка так думает — из-за орденов! Сейчас же шпана ни с чем не считается.

— Миля, — поморщился её супруг, — все Семины ордена я положил в коробку из-под чая. Они там и лежат. Грабитель не догадался ни о чем.

— А был грабитель? — спросила я.

— Был. Все перевернул.

— А что взял?

— Смешную вещь — костяной нож для разрезания бумаг.

— И все?

— Кажется, все. Но рылся всюду. Именно в те часы, когда мы сжигали Сему в крематории. Конечно, он мог взять и ещё что-то, но мы не знали детально, какие есть у Семы вещи.

Яков Григорьевич схватился за голову:

— Ах, что творится! Ах, что происходит! Убивают людей и никто не знает, кто! Я всего лишь пенсионер-беженец. Хотя в прошлом ведущий хирург. Могу показать трудовую книжку… Но мне столько непонятно в этой жизни! Какие только игры не придумывает с народом любая власть! Я тут, у Семы, обнаружил брошюрку за 1946 год. Это же стыдно взрослым людям заниматься таким пустым делом! Я вам сейчас прочту! Я не могу это носить в одном себе!

Старик поднес к своим очкам-биноклям тощую брошюрку, распахнутую посередине и дрожащую в его руках, и принялся читать: «ЦК ВКП(б) считает, что опера «Великая дружба» (музыка В. Мурадели, либретто Г. Мдивани), поставленная Большим театром Союза ССР в дни 30-й годовщины Октябрьской революции, является порочным как в музыкальном, так и в сюжетном отношении, антихудожественным произведением». А нынче что? Дружба вдребезги! Кто бы мог подумать, что «Интернационал» превратилось в ругательное слово! А «спекулянт» — в положительное! Мир перевернулся! А мы скорбим, отчего балованный мальчик Гарик сорока пяти лет не приехал хоронит отца! Теперь он приедет и выкинет нас на улицу! Можете не сомневаться! Эмилия не верит, но я знаю! Вот почему Сема злоупотреблял… Жизнь не сложилась! Единственный сын получился не на меду, а на курином помете!