Убийца во мне - [38]

— Да, — нахмурился он, — но если они узнают, что вы готовитесь к прыжку, они попытаются перекрыть вам все пути… И все же в ваших словах есть смысл.

— А что они могут сделать? — спросил я. — Если бы они могли перекрыть мне все пути, они давно бы это сделали.

— Не забивайте себе голову. И хватит об этом. Шевелитесь — начните шевелиться как можно быстрее. Вряд ли у вас это займет больше двух недель.

Две недели. Еще две недели для Эми.

— Ладно, Джо, — сказал я. — И спасибо за… за…

— За что? — Он открыл дверцу. — Я ничего не сделал — для вас.

— Не уверен, что успею за две недели. Возможно, уйдет чуть…

— Хорошо бы, — сказал, — чтобы ненамного.

Он вылез наружу и пошел к своей машине. Я дождался, когда он развернется и поедет в сторону Сентрал-сити, потом тоже развернулся и поехал назад. Я ехал медленно, думая об Эми.

Много лет назад в Сентрал-сити был ювелир. Он преуспевал, у него была красивая жена и двое очаровательных детишек. Однажды он поехал в командировку в городок при педагогическом колледже и познакомился с девушкой, очень милой и привлекательной. Вскоре он уже спал с ней. Она знала, что он женат, и была согласна оставить все как есть. Жизнь складывалась идеально. У него была и любовница, и семья, и успешный бизнес. Но в одно прекрасное утро его и девушку нашли мертвыми в мотеле — он застрелил ее и застрелился сам. Помощник шерифа отправился к его жене, чтобы сообщить о трагедии, и обнаружил, что и жена, и дети тоже мертвы. Ювелир и их пристрелил.

У него было все, но почему-то он посчитал, что лучше не иметь ничего.

История звучит довольно сумбурно, и, возможно, она не имеет ко мне никакого отношения. Сначала я считал, что имеет, а сейчас, проанализировав ситуацию — гм… не знаю. Просто не знаю.

Я понимал, что должен убить Эми. И мог вполне логично объяснить это. Но каждый раз, думая об этом, я останавливался и снова спрашивал себя зачем. Я занимался чем-то, например читал или просто сидел с ней. И внезапно меня оглушала мысль, что я убью ее, и эта мысль казалась мне настолько сумасшедшей, что я едва не начинал хохотать. Потом я начинал анализировать и понимал причину, понимал, что этого не избежать, и…

Ощущения те же, как когда ты спишь, бодрствуя, и бодрствуешь, когда спишь. Фигурально выражаясь, я щипал себя. И не один раз. Я просыпался и попадал в своего рода противоположность: я возвращался в кошмар, в котором должен жить. И все становилось ясным и обоснованным.

Однако я до сих пор не знал, как это провернуть. Я не мог придумать способ, который помог бы мне остаться чистым или хотя бы относительно чистым. И нужно учитывать еще кое-что. Я действительно Шалтай-Болтай, как сказал Ротман, и не могу долго балансировать на краю.

Я никак не мог придумать способ и при этом должен был постоянно помнить, зачем я это делаю. И наконец меня осенило.

Я нашел способ, потому что другого выхода не было. Я больше не мог тянуть.

Это произошло через три дня после моего разговора с Ротманом. Была суббота, день зарплаты. Я должен был дежурить, но по какой-то причине не смог заставить себя пойти в департамент. Весь день я провел в доме с опущенными жалюзи, слоняясь из комнаты в комнату. Наступила ночь. Я продолжал сидеть в отцовском кабинете с включенной настольной лампой. Внезапно я услышал легкие шаги на террасе и шорох открывающейся наружной двери.

Для Эми слишком рано. Я не испугался: люди часто вот так вот приходили в наш дом.

Я приблизился к двери кабинета в тот момент, когда он вошел в холл.

— Сожалею, незнакомец, — сказал я. — Доктор больше не принимает. Табличка осталась как память.

— Все в порядке, приятель. — Он пошел на меня, и я вынужден был попятиться. — Просто небольшой ожог.

— Но я не знаю…

— От сигары, — сказал он. И вытянул руку ладонью вверх.

И тут я узнал его.

Ухмыляясь, он сел в просторное кожаное кресло отца и положил руку на подлокотник, при этом сбив со стола чашку и блюдце.

— Есть разговор, приятель, и еще у меня в горле пересохло. У тебя есть виски? Запечатанная бутылка? Я не такой наглец, как можно подумать, но есть места, понимаешь ли, где мне хотелось бы видеть пломбу на бутылке.

— У меня есть телефон, — сказал я, — и тюрьма в шести кварталах отсюда. А теперь убирай поскорее свою задницу, иначе окажешься за решеткой.

— Э-эх, — вздохнул он. — Если хочешь воспользоваться телефоном, приятель, флаг тебе в руки.

Я направился к телефону. Я прикинул, что он испугается, а мое слово будет иметь гораздо больший вес, чем слово какого-то бродяги. Ни у кого на меня ничего нет, и я все еще Лу Форд. Не успеет он и рта раскрыть, как кто-нибудь уже запихнет ему кляп.

— Давай-давай, приятель, только это тебе дорого обойдется. Очень дорого. Дороже, чем обожженная ладонь.

Я положил руку на телефон, но трубку не снял.

— Ладно, — сказал я, — давай поговорим.

— Я заинтересовался тобой, приятель. Я целый год провел на гороховой ферме в Хьюстоне и видел ребят вроде тебя. Я понял, что наблюдение за тобой может принести немалую выгоду. В ту ночь я следил за тобой. Слышал, как ты разговаривал с тем парнишкой…

— Как я вижу, это дало тебе пищу для размышлений, да? — спросил я.